Вендари. Книга третья

Черви сомнений, которыми он заразился от Илира, выросли, стали куколками и готовы были вспорхнуть в небо дивными бабочками. Главное – спрятать эти мысли от сородичей, пока не придет время явить свой план миру. И обязательно учесть ошибки Илира. Нужно быть готовым к трудностям и необычным поворотам, чтобы не сойти с ума, не слететь с катушек, отдавшись на волю гнева и голода, как это случилось с другом детства. И еще придумать, как пленить вендари. Конечно, Эмилиан смог это сделать, но ведь он был Первенцем Наследия. К тому же у него были Эндрю Мэтокс и Клео Вудворт, в крови которой содержался вирус двадцать четвертой хромосомы, способный замедлить, ослабить вендари. А так… Так дети Наследия могут уничтожить вендари в открытой схватке, они сильнее древних, но вот пленить вендари… Древний лучше погибнет, чем станет пленником. Вендари не боятся смерти – они уже прожили десятки, сотни тысяч лет, чтобы ценить жизнь. Единственный их страх – это потерять свое пастбище, остаться без пищи. Да, голод всегда главенствует в мире древних. Дикий, примитивный голод. Все остальное – пустота, одиночество, безразличие. И плен предполагает голод. Поэтому древние охотнее идут на смерть.

Возможно, пленение Гэврила оказалось чистой случайностью. К тому же силы Первенца были значительно выше, чем силы нынешних детей Наследия. Он питался кровью, он готовился к битве, и он мог побороть в себе зверя. Только последнее уже делает его особенным, потому что нынешние дети едва могут победить свой вечный вездесущий голод. Взять хотя бы Илира. Он был лучшим из последнего поколения, и с что с ним стало?

Вернувшись в Чикаго, Эрбэнус остановился в принадлежавшей Наследию квартире, чтобы переждать в безопасности солнечный день. Следование по пути Илира принесло и голод Илира. Плазма, которой был заполнен к приезду Эрбэнуса холодильник, не помогала. Он чувствовал живых, аппетитных соседей, а стоило ему закрыть глаза, как в памяти оживали воспоминания Илира – вырезанная улица крохотного города на Аляске, где стоял дом Мэтоксов. Кровь текла рекой. Илир метался от жертвы к жертве, от одних соседей к другим. И ел, ел, ел… И еще Эрбэнус видел Клео Вудворт глазами бывшего друга. Видел и чувствовал безумное желание, способное заглушить даже голод.

– Нет, это отвратительно! – сказал себе Эрбэнус, однако чувства Илира по-прежнему были простыми и понятными. Чувства похоти, безумной страсти, желания…

Эрбэнус разорвал в клочья свою кровать, тени ожили, заполнили комнату – такие же голодные, как и их хозяин, и такие же безумные. И тени хотели добраться до соседей за стенкой. Никогда прежде Эрбэнус не чувствовал ничего подобного. Но никогда прежде он и не заходил в своих целях так далеко – спасти Габриэлу, спасти Мать Наследия, подарив ей вечную жизнь. И безумие было платой. Эрбэнус протянул руку, нащупав скрытую за спинкой кровати кнопку активации ультрафиолетового освещения. Никогда прежде он не пользовался этим крайним средством, но сегодня решил, что пришло время нажать тревожную кнопку.

Ультрафиолет залил комнату. Тени вспыхнули, заметались, превращаясь в прах. Кожа Эрбэнуса задымилась, покрылась пузырями. Он мог прервать процедуру в любой момент, но предпочитал терпеть до последнего. Он представлял солнце, представлял жизнь людей, заполонивших улицы города в этот солнечный день. Жалюзи автоматически запечатывали окна, пока не наступали сумерки, да Эрбэнус и не хотел сейчас гореть от лучей светила. Они отнимали куда больше сил, чем ультрафиолет. Может быть, он воспользуется теплом солнца позже, когда реализует свои цели или когда голод и похоть станут невыносимыми. Но сегодня ультрафиолета достаточно. Тени уходят. Желание и голод уходят. Остается лишь боль – абсолютная, всепроникающая. Вздувшиеся пузыри на обожженной коже начали лопаться. Теперь ультрафиолет добрался до мяса. Он будет жечь это тело, пока не доберется до костей, но и тогда не остановится. Вот только боли не станет больше. У боли есть своя граница.

Эрбэнус отключил целительную иллюминацию, свернулся калачиком и закрыл глаза. Повреждения затягивались, но голод и похоть не возвращались. Эрбэнус уснул. Во сне он увидел могилу Эмилиана и пришедшую к нему Габриэлу. Она говорила с установленной на могиле статуей, похожей на Первенца, и статуя отвечала ей, разлепляя гранитные губы. Эрбэнус пытался разобрать, о чем они говорят, но до него долетали лишь обрывки, разрозненные слова. Он попытался подойти ближе, но понял, что и сам превратился в статую, установленную на его могиле. Эрбэнус не испугался факта своей смерти, он лишь хотел знать, удалось ему или нет подарить Габриэле вечность, убедить ее использовать кровь плененного вендари? Да и пленил ли он вендари? А если пленил, то как? Затем он увидел, как Габриэла обернулась – старая, морщинистая, доживающая свои последние дни, и понял, что она пришла сюда, чтобы попрощаться с Первенцем. И это значило, что его планы провалились.