Вендари. Книга третья

Накамура хотел соврать, но Клео могла заглянуть ему в голову и узнать все, что ей нужно. Так что ложь отменялась. Только правда. Поэтому Накамура снова и снова честно признавался в провалах. Организм будущих рожениц отвергал вирус, а если доктор увеличивал дозу, то это убивало женщин сразу, как только погибал плод. Плод-паразит. Накамура уже давно перестал называть детьми то, что находилось в чреве у рожениц. Нет. Дети – это почти что ангелы, прорывающиеся из мира света в мир плоти сквозь кровь и слезы. А потомство дикой поросли… Эти маленькие монстры не имели ничего общего с ангелами и невинностью. Они не дарили радости своим рождением, они не пробуждали в женщинах материнский инстинкт… Всего лишь вирус, паразит, который развивается по образу ребенка… Но не ребенок. Нет.

Несколько раз Накамура тщетно пытался провести операцию незадолго до родов. Он надеялся угадать момент, когда монстр оставит носителя, прервет связь и начнет питаться. «Может быть, тогда у женщин будет шанс?» – надеялся Накамура, но шанса не было. Лишь появились кошмарные сны, где он продолжал резать наживую рожениц, потому что кровь дикой поросли блокировала любое обезболивающее, любое лекарство в их крови. Они не позволяли лечить своих носителей, но и не позволяли им умереть. Так что оставалось лишь заткнуть уши и не слушать дикие крики отчаявшихся, обреченных на смерть женщин. «Господи, – думал Накамура, когда дети Наследия уничтожали мертвые тела женщин и монстров в их чреве. – Я превращаюсь в убийцу, монстра, свихнувшегося мясника». Ему стали сниться сны, где он обнаруживает себя в обычной больнице, а на столе лежит обычная женщина, которой он вспорол брюшную полость, чтобы добраться до крошечного, похожего на ангела ребенка…

– Вирус не помогает, – признался наконец доктор, сначала себе, а затем Клео Вудворт.

К тому времени рука его уже обрела твердость, а нервы закалились, научившись игнорировать чужую боль и крики. Ситуация проникла в него, стала чем-то личным. И невозможно было уже остановиться. Женщины умрут вне зависимости от того, будет он оперировать или нет. Да и можно поспорить, что хуже: умереть под скальпелем или когда монстры начнут сжирать тебя изнутри. Несколько раз Накамуре снилось, как во время операции кровь монстра попадает в его открытую рану, превращая в слугу, который стареет и умирает за считаные дни. Он думает о своей дочери, встречается с ней, но она не узнает в старике отца, пугается его, плачет.

– Сделайте одолжение, не рассказывайте мне больше о том, что мне знать не нужно, – попросил Накамура Габриэлу, когда понял, что боится спать.

Историй о Наследии было много. Генетически созданные дети, клоны Гэврила, древнего, появлялись на свет, взрослели, старились и умирали в течение одного года. Человеческий век казался им вечностью. История Первенца, Эмилиана, представлялась преданием глубокой старины, с момента которой сменились десятки поколений. Так что если смотреть изнутри, глазами Наследия, то это была древняя раса, богатая историями и сказаниями. И эти сказания пугали и сводили с ума. И что самое странное, быстротечность их жизни заставляла и жизнь внутри Наследия вращаться быстрее. С момента похищения Накамуры не прошло и нескольких месяцев, а ему уже казалось, что прошел не один год. Особенно если вспоминать прежнюю жизнь – такую простую, такую нереально невинную.

– Твое прошлое становится темным, далеким, – сказала однажды Клео Вудворт, заглядывая в мысли Накамуры. – Раньше мне нравилось видеть твои воспоминания, а сейчас… Сейчас они стали какими-то мрачными, словно ты пытаешься заново воспринимать это… Не делай так.

Доктор не особенно понимал, о чем говорит его новый друг. Или не новый? Кажется, с момента их встречи прошло уже много лет.

– Это все из-за того, что мы открыли друг другу свои воспоминания, – сказала Клео, но доктор считал, что причина в другом.

– Думаю, во всем виновато Наследие. Их старость, их тени… Их мысли… Иногда мне кажется, что они изучают мои воспоминания помимо моей воли. Забираются в голову и настраивают мое восприятие…

– Со мной было так же, когда я только начинала жить с Мэтоксом, – попыталась успокоить его Клео Вудворт. – Мой муж обладал силой, которая была мне недоступна. Мои дети. Мои друзья… И неважно, сколько крови древнего я приняла, – моя сила всегда оставалась тенью, призраком в сравнении с силой моей семьи… И первые годы… Когда они старались приобщить меня к своему восприятию мира… Это было словно прокрустово ложе для меня… Думаю, сейчас с тобой происходит нечто подобное.

Обычно все эти разговоры происходили во время ежедневных обследований. Накамура пыхтел, изучая показания сложной аппаратуры, а Клео говорила и говорила… Говорила вслух, говорила в голове доктора. Она давно не принимала кровь вендари, но теперь ее питал ребенок Илира. Мальчик. И мальчик этот общался с матерью, разговаривал, показывал мысли людей, в головы которых Клео сама и не думала забираться.