Вендетта. Том 2 (СИ)

Много школ было запланировано на Африку и Америку. Там, где другие страны возводили миссии, Пётр велел ставить школы. Попы — это само собой. Проповедовать ехали толпами. Особенно те попы, которые усомнились в том, что государь ещё и отец, и глава Православной церкви в Российской империи. Груздев об этом знал, потому что много времени уделялось изучению учебников именно его отделом. Сейчас же его отправили в качестве простого гонца письма развозить. Но вовсе не потому, что он впал в немилость, а, чтобы познакомился с духом и нравами, царящими в Европе. Приказ государя был таков: очернение врага не должно содержать лжи. Ложь — это обоюдоострое оружие, и в один момент может ударить по нам самим. Нет, в листовках, и в газетах должна быть только правда, только выставленная в весьма неприглядном свете.

— Ничего даже в голову не приходит, зачем это нужно государю, — пожаловался Салтыков, заново читая письмо. — Я считал себя неплохим стратегом, но здесь я не вижу особых выгод.

— Это нам не ведомо, но, думаю, что государь всем и каждому не докладывает о своих задумках. Лично я знаю, что Бестужев приехал намедни. Дюже новости он худые принёс. Государь даже… — Груздев облизнул губы, но потом вспомнил, что об этом происшествии знали весь двор и половина Петербурга, решил рассказать. — Государь заперся в своем кабинете и выпил всё вино, которое там хранилось. А ему ещё Шетарди много шампанского натаскал, с наилучшими пожеланиями.

— Так ведь Пётр Фёдорович не пьёт почитай, пара бокалов вина не в счёт, — ахнул Салтыков.

— Вот то-то и оно. Бехтеев так сильно испугался, когда дверь государь ему не открыл, а пьяным матом обласкал. Румянцева свистнул, да Криббе. Тех Пётр Фёдорович не тронул бы ни при каких раскладах. — Груздев замолчал. Он тогда был в Ораниенбауме, и всё, о чём он рассказывал сейчас произошло на его глазах. — С Румянцевым Ломов как раз сидел, третий любимец государя. Вот втроём они заполошно дверь и выламывали.

— Любимцы-то любимцы, но нельзя сказать, что государь не пашет на них, что на лошадях ломовых, — заметил Салтыков. — Ни тебе особых привилегий, от которых дух захватывает. А ежели набедокуришь, то ещё жестче ответишь, чтобы государя своим поведением не позорил. Вот, Олег, положа руку на сердце, не хотел бы я ходить в любимцах у государя. — Салтыков усмехнулся. — И не сказать, что государь щедр сверх меры. Ломов титул барона получил и пару деревень, Криббе графом стал, и то, подозреваю, только потому, что дворянское достоинство имел. И это за столько лет безупречной службы.

— Не нам судить в том государя. — Поджал губы Груздев.

— Ты прав, не нам судить. — Быстро согласился Салтыков. — Так что там дальше было, когда три любимца государевых дверь в кабинет выломали?

— Дальше кто-то, возможно и государь выкинул стул в окно, — Груздев замолчал. Никто и никогда не заставит его рассказать о том, как Пётр вырывался из лапищ Криббе и лил пьяные слёзы, повторяя, что он погубил Россию. Они с Бехтеевым были единственными свидетелями этой минутной слабости. А уж та троица, что в чувства государя приводила и подавно. — Ну, а после. Румянцев усадил Петра Фёдоровича рядом с собой и Криббе, и они напоили его просто до изумления. Сами, правда, тоже еле на ногах держались, но успели передать государя Ломову. Сами же на полу в кабинете уснули. А до этого матерные частушки пели на четырех языках. Да на лету перевод делали и ржали, аки кони молодые. — Он снова задумался. — Многие молодые офицеры остановились возле выбитого окна и записывали. — В том, что он сам тоже начал записывать, как и Бехтеев, Груздев тоже никогда и никому не признается.

— Надо бы у кого-нибудь листочки эти выпросить. — Задумчиво сообщил Салтыков. — Интересно, что же весть такую Бестужев привёз, что англичанам такой подарок его величество выкатить захотел?

— Говорю же, не знаю. А уж ежели мне ничего не сказали, значит, всё совсем секретно, и лучше не выяснять, что там за сообщение было. — Груздев для уверенности кивнул. — Вот помяни моё слово, Семён Петрович, все мы вспомнить Ушакова Андрея Ивановича, упокой Господь его душу грешную, как доброго и ласкового человека. Я с Ломовым немного знаком, к тому же он сейчас моим непосредственным начальством станет. Этот истинный волкодав. Ушаков был тоньше. Говорят, — Груздев оглянулся, словно опасался, что их могут подслушать, хотя они говорили по-русски, и их потенциальные шпионы семьи короля Фридриха, вряд ли поняли бы. — Говорят, что беспорядки в Речи Посполитой и присоединение к всеобщему безумию Литовского княжества — дело рук как раз Ломова.

— Не представляю, что можно сделать, чтобы так всех стравить друг с другом, — покачал головой Салтыков. — Если только Ломов не земное воплощение самого дьявола.