Вендетта. Том 2

Расчистку начли практически сразу, с двух сторон. И, хотя надежды на то, что они смогут кого-то найти под камнями живыми было немного, люди работали, как проклятые, в кровь разбивая руки об острые края камней, кашляя от ещё не улегшейся пыли. Потому что где-то там под завалом оказались два самых важных человека: император и его сын, являющийся наследником престола.

Луизу Ульрику Криббе удалось утащить в её комнату, когда он прервался на секунду и оглянувшись увидел двух смертельно бледных женщин, про которых в этот момент все просто забыли. Королева сопротивлялась, как дикая кошка, но Гюнтер в итоге плюнул на уговоры, перекинул её через плечо и как самый настоящий варвар утащил прочь от опасного места.

С Марией было сложнее. Она так отчаянно сопротивлялась, что спасатели в итоге оставили императрицу в покое, принявшись разгребать завал с удвоенной силой.

Где-то через час Румянцев, который в этот момент уже присоединился к остальным работникам, наткнулся на изувеченное тело Андрея Ивановича Ушакова. А рядом с ним обнаружился Юсупов.

Когда тела извлекли из-под обломков, Мария посмотрела в мёртвые глаза Ушакова, которые уже подернулись смертельной дымкой, и рухнула в спасительный обморок. Стоящий рядом с ней в этот момент Румянцев успел подхватить государыню и унести в её покои, чтобы поручить заботам лекаря.

Вернувшись бегом к месту трагедии, он посмотрел на Криббе, в этот момент переводящего дыхание, но тот лишь отрицательно покачал головой.

Они всё ещё продолжали растаскивать тяжелые камни, но надежда гасла в их сердцах с каждой минутой, пока её и вовсе не осталось. Но работающие люди продолжали, стиснув зубы трудиться, а Румянцев старался не думать о том, что он сделает с окончательно потерявшим разум Фредериком, когда они всё-таки найдут тела.

Глава 12

Темно. Темно и невыносимо страшно. Так страшно, как не было ещё никогда в жизни. И этот страх перекрывает даже резкую боль в ноге, которую, похоже сломал упавший на неё фрагмент потолка.

Кислорода не хватает, приходится с усилием проталкивать спертый воздух в горящие огнем легкие. Невозможно пошевелиться, чтобы принять более удобное положение, из-за завала, а также из-за боли в ноге. А от того, что уже не слышно прерывистого дыхания, находящегося рядом самого дорогого на свете человечка, страх только усиливается, практически сводя с ума, и невозможно уже остановить катившуюся по щеке слезинку, а от перехватившего горло кома дышать становится практически невозможно.

– Прости меня, мальчик мой, – не знаю как, но мне удалось перевернуться, и я прижал к себе обмякшее тело потерявшего сознание сына.

Никогда в самых страшных кошмарах мне не привиделось бы, что жизнь может закончиться вот так – на полу одной из комнат Зимнего дворца, где мы очутились по воле случая от действий безумца, которого, похоже, нашим общим друзьям с островов удалось обработать так, что он решил за них выполнить грязную работу по моему устранению. Никогда я не мог представить себе, что закончу вот так, задыхаясь от недостатка кислорода и невозможности хоть что-то сделать, чтобы хотя бы спасти своего ребенка.

Когда потолок начал рушиться, я успел схватить Пашку, упасть вместе с ним на пол и откатиться под защиту массивного стола, который выдержал основной удар, но в конце концов ножки которого подломились, и он рухнул, оставив тем не менее небольшую нишу, в которой мы с Павлом и сумели схорониться.

А потом я услышал, даже сквозь грохот, который казался бесконечным, свист, и мне по голове прилетел камень, ненадолго выключив из жуткой действительности. Когда же я очнулся, то услышал тихие всхлипывания и бормотания моего ребёнка.

– Папа, папа, проснись, ну проснись же, – в ответ я тихонько простонал.

– Тише, маленький, я не сплю, – мне удалось высвободить руку, и Пашка привалился к моему боку, свернувшись, как котёнок, вздрагивая всем своим маленьким тельцем.

– Папа, мы умрем? – как ни странно, но в его шепоте не было слышно паники или обреченности. Он просто спрашивал меня, и от этого хотелось забиться в истерике, потому что на меня после этих слов сына накатила безнадежность.

– Я не знаю, сынок, – я не мог его обманывать, почему-то сейчас мне показалось это неуместным, слишком жестоким. – Но ты лучше не говори, так больше воздуха останется.

Почувствовав, как мой мальчик кивнул, я снова закрыл глаза. Я редко молился, попав сюда, но сейчас слова сами собой всплывали в голове, и впервые я начал взывать к богу, чтобы он не оставил нас.

Распахнув глаза, я приказывал себе не закрывать их, приказывал себе не спать, параллельно тормоша Пашку, чтобы не дать ему заснуть. А ещё на меня напала зевота. Паникующий мозг пытался таким образом компенсировать недостаток живительного компонента.