– Слава богу, – я закрыл глаза и перекрестился. Никогда не был набожным человеком, но сейчас Турка явно вело ко мне провидение. – А теперь иди и отдыхай. В бане обязательно попарься. Не хватало ещё, чтобы заболел.
– Я так рад, что с вами и его высочеством всё обошлось, – выпалил Турок, поклонился и вышел из кабинета, а на его лице застыло чувство облегчения. Словно он бежал сюда и сам не верил, что найдёт в кабинете живого и относительно здорового императора. И теперь, когда убедился, то можно со спокойной душой и в баньку пойти.
– Фёдор Дмитриевич, будь другом, придвинь ко мне стол и подай чистые листы. Письмо мне надобно написать. Как подашь всё, можешь пока быть свободным, понадобишься, позову.
Бехтеев понимающе хмыкнул. Он догадывался, кому именно я буду писать письмо, и что в этом письме будет написано. Я прекрасно мог бы и ему поручить это дело, вот только такие письма нужно было писать всё-таки собственноручно. Чтобы показать личное отношение. И хотя моё истинное личное отношение можно было охарактеризовать пятью словами, из которых приличными и не матерными были только предлоги, писать придётся совершенно обратное. Увы, но таковы были правила игры, и не мне эти правила менять.
Учитывая ганноверские корни Георга, письмо я писал на немецком языке.
Я отложил ручку и задумался. Этот козёл Дерн так привык к обожанию, или в крайнем случае настороженному опасению, что не внял моим вполне определенным угрозам и попытался быковать. В итоге он я взбесился, а завести меня и сейчас пока можно с полтолчка, и приказал провести допрос с пристрастием, используя все доступные следователю методы. При этом я лично присутствовал на допросе.
Это был первый и, я надеюсь, последний раз, когда при мне пытают человека. Не могу не признавать ценность этих методов, по-другому иной раз невозможно получить нужную информацию, хотя я сам считаю пытки малоэффективным методом. Но, положа руку на сердце – в случае с Дерном в них особой нужды не было. Я и так знал всю подноготную, Фредерик играть в героя наотрез отказался и очень быстро сдал всю контору, схватив ходящими ходуном руками бокал с вином.
Маркиз Дернский опроверг мифы о невероятной стойкости англичан. Если сначала он крепился, но, когда ему начали спицы по ногти загонять, сдулся, как воздушный шарик и начал говорить. Правда, всю дорогу он не переставал кричать, что я отвечу, и за него жутко отомстят. Я открыл рот во время допроса всего один раз, когда мне надоело слушать эти ничем не подкреплённые угрозы, и заявил ему, что на самом деле, такого товарища, как маркиз Дернский уже давно списали, никто за него мстить не будут и прекрасно переварят моё письмо о героической гибели маркиза, п родственники уже делят наследство, растаскивая исподтишка пододеяльники и простыни из Лондонского особняка. После моих слов он ненадолго задумался, насколько ему позволяла думать боль, но потом гонор возобладал над разумом, и он снова начал нести ахинею про собственную исключительность.