Вендиго

Как бы то ни было, время делает свое дело, и пока они, греясь у костра, курили трубки и перекидывались малозначащими фразами, мрачная тень, неожиданно нависшая над их мирным лагерем, постепенно рассеялась. Возможно, сыграли свою роль утешительные речи Дефаго или даже просто возвращение проводника к его прежнему спокойному и уравновешенному состоянию; возможно, самому Симпсону стало казаться, что он все преувеличил и вывел за рамки правдоподобия; а может, вновь вступила в действие врачующая сила всемогущего воздуха этой дикой лесной глуши. Так или иначе, но обстоятельство, сковавшее мгновенным ужасом обоих спутников, по всей видимости, улетучилось с той же таинственностью, с какой и возникло, и ничего более не произошло, что могло бы вновь пробудить этот ужас. Симпсон начал думать, что просто поддался безрассудному чувству страха, подобно неразумному дитяти. Частично он объяснил это подсознательным возбуждением, порожденным в крови всем пережитым в первые дни пребывания в этой дикой, потрясающей своей грандиозностью глухой стороне; частично — очарованием безлюдия и безмолвия великих просторов; а может, в чем-то сказалось и переутомление. Конечно, труднее всего было объяснить внезапную бледность проводника… Но, в конце концов, это могла быть просто игра бликов от пылающего костра — не в меру разыгравшееся воображение способно и не на такое… Немного поразмыслив, Симпсон извлек всю возможную пользу из прирожденной своей способности во всем сомневаться — ведь недаром же он был шотландцем.

Когда душа расстается с каким-либо необычным чувством, ум тут же находит добрый десяток способов подыскать этому чувству самое простое, пусть и поверхностное объяснение… Симпсон вновь закурил трубку, мысленно посмеиваясь над собой. По крайней мере, когда он вернется домой, в родную Шотландию, будет повод рассказать у камина забавную историю. Он не понимал еще, что этот смех лишь подтверждает по-прежнему таящийся в глубине его души ужас, что именно такими уловками всякий сильно встревоженный чем-то человек пытается убедить себя, будто на самом-то деле все обстоит вовсе не так, как кажется…

Дефаго, однако, чутко уловил тихий смешок Симпсона и недоуменно уставился на компаньона. Они стояли теперь друг против друга, затаптывая ногами — перед тем как отправиться на ночлег — последние тлеющие угли угасшего костра. Десять вечера — для охотников слишком поздний час, чтобы продолжать бодрствовать.

— С чего это тебя разбирает? — спросил Дефаго вроде бы обычным своим тоном, но в то же время очень серьезно.

— Да так, я подумал… вспомнил наши маленькие, будто игрушечные леса, — с запинкой отвечал Симпсон, которого вопрос проводника застал врасплох и вынудил вновь испытать чувство ужаса, глубоко угнездившееся в душе, — и сравнил их с… со всем этим… — Он обвел рукой окружавшие их непроходимые чащи.

Последовала пауза.

— И все равно на твоем месте я не стал бы сейчас смеяться, — вновь заговорил Дефаго, вглядываясь через плечо Симпсона куда-то в темноту. — Здесь есть места, куда не ступала еще нога человека, и никто не знает, что в них творится, кто живет.

— Кто-то очень большой, превосходящий все обычное?

В словах проводника скрывался намек на нечто невообразимо огромное и страшное.

Дефаго кивнул головой. Лицо его было хмурым. От Симпсона не укрылось, что в душе его спутника нет покоя. Юноша понимал, что в самых глубинах этого необъятного края могли оставаться никем еще не изведанные, никем не потревоженные места. И мысль об этом была не из самых приятных. Преодолев свою растерянность, он нарочито веселым тоном намекнул, что пора бы уже и поспать. Но проводник все медлил, находя себе занятия, в которых вовсе не было надобности, — возился с угасшим костром, перекладывал с места на место камни вокруг кострища. По всей видимости, ему хотелось что-то сказать, но он никак не мог найти подходящих слов.

— Слышь-ка, Симпсон, — решился он вдруг, когда в воздух взлетел последний сноп угасающих искр. — Ты часом ничего… ничего не учуял? Ничего такого особенного, я хотел сказать?

Симпсон понимал, что за обычным этим вопросом крылась какая-то напряженная работа мозга. По спине его пробежали мурашки.

— Нет, ничего, — твердо ответил он и снова принялся с тихим шорохом затаптывать рассыпавшиеся по земле угольки, путаясь самого этого шуршащего звука. — Разве что очень уж от лесного пожарища несет гарью.

— И что — за весь вечер ты ничего другого не почуял? — настаивал проводник, не сводя с него блестевших во мраке глаз. — Совсем ничего? Ничего особенного, отличного от прежних запахов?

— Да нет, дружище, совсем, совсем ничего! — уже почти сердито ответил Симпсон.

Лицо Дефаго прояснилось.

— Ну вот и слава богу! — воскликнул он с видимым облегчением. — Так приятно это слышать!

— А ты-то сам? — резко спросил Симпсон и тут же пожалел о своем вопросе.

Канадец, выступив из темноты, подошел поближе. Тряхнул головой.