Вендиго

Потом он уверял, что это меня и спасло: боль заставила, когда они уже подбирались ко мне. Спасительная мысль буквально в последнюю секунду переключила мой разум на себя, и я успел-таки ускользнуть от парализующего кошмара потустороннего монстра. Сам же Свид спасся исключительно благодаря тому, что потерял сознание.

Не знаю, сколько времени мое сознание находилось под наркозом боли, помню только, как, придя в себя, обнаружил, что пытаюсь выкарабкаться из скользких пут ивовых веток, а подняв глаза, увидел Свида, протягивающего мне руку.

Не сразу сообразив, что от меня требуется, я наконец ухватился за его ладонь.

— Я на несколько секунд потерял сознание, — донесся до меня голос приятеля. — И, естественно, не мог в этот момент думать о них. Не случись этого, я был бы уже не я.

— Ты чуть не сломал мне руку, — пробормотал я, и это была единственная связная мысль, которую сумел породить мой мозг, скованный странной вялостью.

— И это защитило тебя! — радостно ответил он. — Похоже, нам удалось сбить их со следа. Гул-то прекратился, по крайней мере сейчас его не слышно!

На меня вдруг снова напал приступ истерического хохота, и на этот раз мой друг тоже ему поддался, — нас сотрясали взрывы смеха, каждый следующий приступ которого приносил все большее облегчение. Вернувшись к костру, мы положили на тлеющие угольки несколько веток. При свете вспыхнувшего пламени мы увидели, что палатка наша обрушилась и лежит бесформенной кучей на земле.

Мы стали ее поднимать, то и дело проваливаясь в зияющие в песке ямы.

— Это те самые воронки, — сказал Свид, когда палатка снова была натянута, а огонь разгорелся настолько, что осветил окружавшую наш лагерь полоску песка. — Ты только посмотри, какие они здоровые!

Все пространство вокруг палатки и правее костра — там, где мы видели те смутные тени, — было изрыто глубокими, похожими на воронки ямами идеально круглой формы, точно такие же покрывали весь остров; но эти оказались гораздо глубже и больше диаметром, в них свободно проходила моя ступня, и я проваливался чуть ли не по колено.

Мы предпочли все это не обсуждать. Очевидно, самым разумным сейчас было лечь спать, что мы и сделали, предварительно затушив костер и убрав мешок с продуктами и весло в палатку. Каноэ прислонили к палатке, так чтобы упираться в него ногами, — если его кто-то тронет, мы сразу проснемся. На всякий случай я в эту ночь лег спать в одежде…

V

Конечно, нам следовало быть начеку, но сказалась неимоверная физическая и нервная усталость, и очень скоро меня одолела дремота, укутав теплым уютным пледом забвения. Да еще рядом сладко похрапывал Свид. Правда, поначалу мой друг беспокойно ворочался на пробковом матрасе: то ему казалось, что палатка снова падает, то — что река затапливает остров, и тогда он меня тормошил, приговаривая: «Ты слышал?» Я выходил, осматривал окрестности и докладывал, что все в порядке. В конце концов он прекратил ворочаться, стал ровнее дышать, и вскоре раздался храп, и, честное слово, очень приятно было его слышать, хотя раньше, да и после, я терпеть не мог, когда рядом кто-то храпел.

Эта мысль — последнее, что я запомнил, прежде чем провалился в сон.

Проснулся оттого, что мне стало трудно дышать: еще бы, ведь я с головой был накрыт одеялом! Но мне мешало что-то еще, давило на грудь, я было подумал, что Свид во сне перекатился на мой матрац. Окликнув его, я привстал, и тут только до меня дошло, что мы — В ночи раздавалось знакомое хаотичное постукиванье по брезенту — то ли дождевых капель, то ли множества маленьких ножек.

Цепенея от ужаса, я еще раз позвал Свида, чуть повысив голос. Он не отвечал, но и храпа не было слышно, потом я увидел, что полог палатки опущен. Это была непозволительная оплошность. Только откинув его, я понял, что Свида нет, он исчез…

Подгоняемый самыми ужасными подозрениями, я ошалело бросился наружу и тут же окунулся в море знакомых звуков — назойливый гул доносился со всех сторон одновременно. Он был тем же самым, но теперь в нем звучали какие-то безумные нотки! Казалось, меня осаждали рои разъяренных пчел. От этих звуков воздух стал вязким и плотным, я почти не мог дышать.

Тем не менее медлить было нельзя, ведь мой друг находился в смертельной опасности.

С минуты на минуту мог забрезжить рассвет, густые облака уже чуть побелели, подсвеченные узкой полоской света на горизонте. Ветер вообще не подавал признаков жизни. Вокруг смутные очертания кустов, за ними — река и бледные проплешины песка. Несколько раз обежав остров, я в отчаянии выкрикивал имя моего друга и какие-то бессвязные фразы — кричал что было сил, но ивы не пропускали мой голос, а проклятый гул заглушал его, меня можно было услышать лишь на расстоянии в два-три фута. Я продирался сквозь ивовые заросли, поминутно спотыкаясь о выступающие корни, царапая лицо о ветки, агрессивно метившие мне в глаза.