Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

«Москва – Петушки» (туда и обратно)[154]

Леонид Прудовский (далее – ЛП): Скажи, а отец в каком году вернулся из лагеря?

Венедикт Ерофеев (далее – ВЕ): Вернулся в <19>54-м[155].

ЛП:И ты тогда из детского дома вернулся или раньше?

ВЕ: В <19>53-м, чуть-чуть пораньше.

ЛП:То есть мать приехала, да?

ВЕ: Ну да[156].

ЛП:И забрала из детского дома. А дальше как развивалась твоя жизнь?

ВЕ: Ну а дальше очень просто. Я закончил в <19>55 году десятилетку и отправился в Москву по примеру Михайлы Ломоносова. Правда, без рыбного обоза.

ЛП:Ну хорошо, Веничка. Вот ты благополучно поступил с золотой медалью в Московский университет. А как же так произошло, что ты оказался за его бортом?

ВЕ: Ну это опять очень даже просто. Я первую сессию сдал всю на отлично[157]. Я решил вообще похерить военные занятия. Это послужило поводом[158]. Уже на втором курсе в октябре меня к чертям собачьим… Уволен[159]. Я не возражал.

ЛП:Следующий этап твоего учения был Владимирский институт имени Лебедева-Полянского.

ВЕ: В <19>62 году уже в январе месяце декан факультета объявила, что прием мой в институт был ее самой большой педагогической ошибкой[160]. Поскольку там публика в институте раскололась на так называемых «попов»… хотя никаких попов <нрзб>. На «попов» и «комсомольцев», которые враждовали чуть ли не до поножовщины. Но во всяком случае до рукоприкладства дело доходило. Шли прямо стенка на стенку[161].

ЛП:Это ты расколол бедных студентов?

ВЕ: Выходит, что так. Потому что до этого раскола не было.

ЛП:А каким же образом тебе это удалось, Веничка?

ВЕ: Понятия не имею. Я, по-моему, лежал только, полеживал. Иногда попивал. И беседовал с ребятишками о том о сем. Так что меня сначала поперли из общежития, потом из института[162]. Но дело в том, что институтская молодежь продолжала ходить ко мне[163]. Я стал кочегаром[164]. У меня в кочегарке устроили цикл лекций на тему «История христианства»[165].

ЛП:То есть за одно общение с тобой можно было быть исключенным уже из института.

ВЕ: Это уже было указом… майским[166].

ЛП:Скажи, а вот грандиозные свершения – <19>62–<19>63 год. Летали космонавты, перекрывали Енисей[167]. Как они на твоей жизни отразились, эти грандиозные свершения?

ВЕ: Скажем, я… о полете Гагарина я узнал, по-моему, через две недели после того, как он приземлился. Мне было решительно на это наплевать с самого начала. А что Енисей перекрыли, об этом я только недавно стал узнавать. На сорок восьмом – сорок девятом году жизни. (Улыбается.)

ЛП:То есть все грандиозные свершения прошли мимо тебя?

ВЕ: Мимо. И слава тебе господи. Поэтому я чуть-чуть умом и сохранился. А то могло быть хуже.

ЛП:А радио у тебя было?

ВЕ: Было постоянно.

ЛП:Включено постоянно было?

ВЕ: Ну, иногда я включал. Но включал исключительно, когда были приятные мне русские романсы или симфоническая музыка. Остальное… (Машет рукой.)

ЛП:Ну хорошо, Ерофеев, а мне бы хотелось немножко прояснить историю с пистолетами и с объявлением Ерофеева персоной нон-грата в городе Владимире[168]. Что же это все-таки было?