Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

Кроме того, подобно Эразму, Ерофеев создает картину всеобщей глупости на спектре от простодушной до мистической разновидности, общей для Венички с тем миром, который он описывает. Поэма расходится кругами глупости – от сына-младенца Венички, который описывается как «крошечный дурак», до русского народа, который нравится Веничке за глаза без напряжения и с полным отсутствием всякого смысла; он цитирует вторую половину русской поговорки, по которой дураку можно плюнуть (или нассать) в глаза, и он сочтет, что это «божья роса»[994]. Временами Веничка сам притворяется простоватым, делая замечания, напоминающие сентенции солдата Чонкина у Владимира Войновича: «Человек смертен – таково мое мнение»; «Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой – таково мое мнение»[995]. Его многочисленные отсылки к самому себе со словом «дурак» учащаются по мере того, как повествование приближается к кульминации[996].

2. Жанровые, формальные и риторические основания для сравнения

Между «Похвалой глупости» и «Москвой – Петушками» – почти пять веков, эпоха развития нарративной прозы как доминирующего европейского литературного жанра. Рассказчик «Москвы – Петушков» рассказывает историю, использует диалог, изображает характеры (в особенности самого себя); эразмовская Стультиция ничего этого не делает.

Однако сходство между текстами преодолевает эти различия. Оно состоит, в числе прочего, в том, что ерофеевская поэма – поэма в прозе – практически не предлагает читателю традиционного романного нарратива, несмотря на обилие рассказываемых историй. Значительная часть «Москвы – Петушков», как и «Похвалы глупости» – это риторическое упражнение, подстегиваемое потребностью оправдать комические и на первый взгляд абсурдные положения. С самого начала наш интерес удерживается за счет споров, отклонений, импровизаций в большей степени, чем за счет какого бы то ни было осмысленного развития сюжета. Само повествование можно рассматривать как некое отступление или как jeu d’esprit, разворачиваемое лишь ради того, чтобы оттянуть единственное существенное событие – убийство рассказчика. Отсюда – круговое построение сюжета поэмы, приводящего Веничку обратно в город, где его поджидает смерть.

В свете этого оба текста можно рассматривать как примеры более широкой традиции менипповой сатиры. Особенно важен здесь проведенный Нортропом Фраем анализ менипповых построений как разновидности прозы с корнями в поэзии, которая отказывается от романного типа описания характеров и построения нарратива ради юмористического гротеска (попутчики Венички – хороший пример), смешения жанров и стилей и свободного выражения интеллектуальной игры[997]. Мениппова сатира расцвела в эпоху Возрождения и позже, часто концентрируясь в трудах, посвященных какой-то одной организующей текст концепции (меланхолии, глупости). Отсюда популярность издевательской похвалы (энкомия), разработанной Лукианом, которой Эразм дал новую жизнь и которая отзывается в «Москве – Петушках», представляя общую смесь par excellence, объединенную амбивалентной «похвалой» выпивке. Фрай пишет:

В наиболее концентрированном виде мениппова сатира представляет нам «образ мира в терминах единой умственной схемы». Следует добавить, однако, что этот «образ» в определенных проявлениях анти-умственный и сверх-умственный. Он представляет собой попытку разума установить «схему», превосходящую умственные категории, обнажающую наивность и в конечном счете губительность чисто умственных конструкций, которые якобы рационализируют и систематизируют сложный мир человеческого опыта.

Как справедливо отмечает Фрай, «Романист видит зло и глупость как социальные болезни, но в менипповой сатире автор видит их как болезни ума, как своего рода безумное педантство»[998].