Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

К чему я все это веду? С одной стороны, чтобы заинтриговать, с другой, чтоб предостеречь. Если ты человек непьющий (ну, не о ваксе речь, а допустим, о рюмочке-другой скоч-виски или коньячка по вечерам у себя в пабе), то и не бери в руки предлагаемую книгу. Напрасная трата времени. Сюжета никакого, композиция рыхлая, одни разговоры да размышления не совсем, скажем прямо, трезвого человека, да к тому же и женских образов нет, так только, воспоминания… Но если ты по вечерам все-таки грешишь в своем пабе, а не дай Бог и по утрам, то рекомендую. Интересно все же знать, как живут в других странах люди. И поучительно. На этом настаиваю – учиться всегда надо, в любом возрасте.

Но вернемся, вернее приступим, наконец, к книге, из которой, кстати, и взят рецепт «Сучьего потроха». О чем же она, и почему автор этих строк взялся все же представить ее английскому читателю?

Приступим же… Приступаю и тут же оговариваюсь. Нет, эта книга написана (а значит, и читается) вовсе не для того, чтобы кто-то узнал что-то незнакомое ему. Напротив, это книга сопереживаний. В художественной литературе, когда-то называвшейся прекрасным словом беллетристика, есть два, грубо выражаясь, сорта книг (фантастику и Достоевского оставим за пределами нашей классификации). Это или незнакомый нам мир (нездешняя любовь, страсти, убийства, ну и жизнь других классов, племен, сословий), или, наоборот, нечто узнаваемое, близкое, знакомое, родное – «смотри, точно как у нас… и как это он подсмотрел, подслушал». К первой категории отнесем, допустим, «Сагу о Форсайтах», книгу, которую, думаю, у меня на родине знают куда лучше, чем в Англии. Когда несколько лет назад «Сагу» показывали по телевидению, жизнь в стране останавливалась, все неслись домой и прилипали к телевизору. Да, жили люди, не то что мы, грешные… И качали головами. Примера для второй категории в советской литературе, пожалуй, нет (в немногих правдивых книгах всегда есть какой-то предел точности, а значит, и правды). Возможно, для дореволюционной интеллигенции таким писателем был Чехов, как никто другой постиг он болезни века.

Ну а Ерофеев – вторая категория – постиг ли он болезни века? И тут у меня из груди вырывается – о-ох!

Книга начинается с того, что герой ее сетует: никогда он, коренной москвич, не видел Кремля. Всю жизнь мечтал об этом, но как-то все не получалось. Вот и вчера, говорит, тоже собирался, но, выйдя с вокзала, для начала выпил стакан зубровки. «Потом, – цитирую, – на Каляевской другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой… Там же, на Каляевской, я добавил еще две кружки жигулевского пива и из горлышка альб-де-десерт… Вы, конечно, спросите: а дальше, Веничка, а дальше – что ты пил? Да я и сам путем не знаю, что я пил. Помню – это я отчетливо помню – на улице Чехова я выпил два стакана охотничьей. Но ведь не мог я пересечь Садовое кольцо, ничего не выпив? Не мог, значит, я еще чего-то пил…»

Подсчитаем. С чего же начал свое путешествие к Красной площади наш герой. 1 стакан зубровки, плюс 1 стакан кориандровой, плюс 2 кружки пива, плюс, будем считать, один стакан альб-де-десерт, плюс 2 стакана охотничьей, плюс не знаем что, но минимум 2 кружки пива. Итого – 600 граммов крепкого алкоголя и 2 литра пива. С таким количеством жидкости в желудке закончился (почему-то в каком-то незнакомом подъезде) вчерашний день. С чего же начался сегодняшний? Не будем сейчас подсчитывать (в книге подсчитано точно, до копейки – девять рублей восемьдесят девять копеек – смею вас уверить, это сумма), скажу только, что за один лишь день, которому посвящена книга, было выпито героем стаканами и глотками из горлышка, пожалуй, не меньше, чем героями хемингвэевской «Фиесты» вместе взятыми за все время. В этом и вся разница…

Между чем и чем? – слышу я уже вопрос и чувствую некоторую настороженность по отношению к себе после всего, что я успел рассказать… И никакой грубости, никакого высокомерия в этом ответе не будет. Будет только констатация факта, точнее разности привычек с детства. А привычка, жизненный уклад рождают со временем и взгляд на жизнь, на все ее перипетии. Француз с детства привыкает к вину, он не мыслит себе обеда без бутылки какого-нибудь «божолэ», англичанин тоже к чему-нибудь с детства привык, а вот русский… Но тут умолкаю, прочти предлагаемую книгу, и что-то тебе, думаю, станет ясно…

Ах, опять загадочная славянская душа – L’âme slave mystérieux…

Душа-то, конечно, душа – не зря человек, мечтающий о спиртном, говорит у нас: «душа горит». Но загадочного в этом нет ничего. Просто душа действительно горит, а раз пожар – надо его залить. Вот и заливаем… Есть, правда, и другое выражение: «залить горе». Бывает и это, но корень зла (зла ли?) таится в другом. А в чем, не скажу, хотя, на мой взгляд, знаю. Двумя словами не ограничишься, тема серьезная, она для трактата или исследования, я ж к этому не пригоден. В художественной же форме… Одним словом, кладу тебе на стол книгу «Москва – Петушки».