Венера без мехов и Тарак (СИ)

- Знаю. А ты тут на кой черт? Знаешь, он предпочитает паков. Или слуагов. Увы.

- Да ну? - походка девушки была плавной и грациозной, однако в ней была некая резкость, словно три такта оркестр играет как положено, а потом выдает какофонию. - Это ты так думаешь?

- Это я так знаю, - сказал Порк. - Я тебя предупредил, если что.

В этот момент на лестнице загрохотали другие шаги. Порк обернулся, вставая.

Босс вырядился в полный доспех, включая шлем, и на плечо был взвален тяжеленный молот, и три черепа химер бились о спину Тарака. Плечи, руки и колени доспеха покрывали недлинные но острые шипы. Некоторые выглядели так, словно их наделю держали под водой, другие - словно испачкались в кетчупе. А поверх шлема с забралом в виде испуганного лица легла алая отнюдь не от красителей бандана, сложенная полоской. Майк так и не сделал себе привычки, подобно всем прочим шапкам, постоянно таскать свой тотем китэйна на себе. Но уж если Майк свою бандану достает - спасайся, если сможешь. Тарак опускался тяжело, медленно, и, как заметил Барт, загадочную девку все это совсем не пугало. Она затянулась и выпустила дым ртом:

- Вот и ты. Я уж решила, что ты передумал.

Майк добрался до Порка.

- Сегодня особый день, - раздалось чуть измененное шлемом. - Очень особенный.

- Да уж, - Порк поскрёб жесткую щетину на выпирающем подбородке. - Ты там аккуратнее, босс. Ладно?

- Уж постараюсь, - заверил Большие Руки.

Машина редкап-леди представляла собой блестящий кабриолет без намека на крышу. На заднем сиденье торчал граммофон, и на нем крутился какой-то бибоп, заставляя расточителей непроизвольно вздрагивать. Майк прошел на пассажирское кресло и опустил молот за спину. Леди приземлилась рядом.

- Ты готов?

Когда ответа не последовало, леди сказала:

- Ты сегодня особенно романтичен, черт. Я ради тебя надеваю свое лучшее платье, даже эту дурацкую шляпу, и что взамен? Я терплю сальные взгляды всех мужчин в округе. Я проехала семь сотен миль, чтобы провести с тобой день. Я даже...

- Заткнись.

Леди оборвала тираду на полуслове и трижды повернула ключ в замке зажигания.

Боунс вышел из тюрьмы в половине седьмого утра, солнце било его по глазам, а еще не развеявшаяся ночная прохлада заставляла ежиться от холода. Какие бы сквозняки не пронзали Оттобанский Централ, на улице было холоднее. И свежее. Боунс огляделся, не понимая, чего именно не хватает вокруг. Ах да. Тюремной вони. Запаха страха. Хлопков дубинок о ладони копперов. Но самое главное - небо тут не в клеточку.

- Чем займетесь на воле? - у начальника тюрьмы Кобрича был прямой пробор и честное лицо. Он не делал вид, что может помочь заключенным или переменить тюремные порядки. Он просто делал их жизнь чуточку легче. Нужна тебе доза? Кому будет плохо, если ты ее получишь, даже и здесь? Нужен телефон? Да легко. Отпроситься в город? Конечно, друг. Но - не забывай платить. Порой тот, что лежит, закутавшись илом и развесив щупальца, куда меньший спрут, чем сидящий в аккуратном кабинете тип с прямым пробором и честным лицом.

- Стану садовником, - заявил Боунс.

- Да? Садовником? Это хорошее дело. Но сперва мне нужно, чтобы ты кое-что сделал.

Боунс сидел на стуле, на щеках застыли желваки. Казалось, его зубы сейчас затрещат от натуги.

- Это, - фотография скользнула к лицу Боунса. - Хартиган, он священник. Его должны найти у себя дома, на лужайке, с перерезанной глоткой. А в рот ты набьешь шариков для гольфа.

- Ты так об этом говоришь, словно мне нужно заполнить за тебя налоговую декларацию, - сказал Боунс.

- В некотором роде. Выходки этого кретина сильно мешают хорошим людям. Знаешь, можно понять священника, ебущего малолеток на паперти. Можно понять мудака, который стучит органам о том, что рассказывают прихожане ему на ушко. Но реально верить в весь этот бред, реально пытаться закрыть некоторые хорошие места... такого я понять не могу. И хорошие люди не могут. Прихлопни его. А потом делай, что хочешь.

Боунс взял фотографию. Мужчина неопределённого возраста смотрит отрешенно, с извинениями и даже слегка возмущенно.

Вот, стоит Боунс перед воротами Централа, и все тут ему в диковинку. Он плотнее закутался в куртку, которая стала ему велика за все эти годы, и пошел, пугать желваками народ в ближайшее кафе. До него добрался на попутке, утопив все потуги заговорить с ним в гробовом молчании. Этого добра у Боунса хватало. Он создал атмосферу абсолютной, непробиваемой тишины в камере, которую делил с парой юристов, боксером-налетчиком и педофилом. Все они молчали, зная, что Боунс терпеть не может пустой болтовни. Водиле хватило легкого намёка на насилие, одного маленького жеста в лице, чтобы осознать и заткнуться.

- Я вас здесь высажу, - сказал он, останавливаясь у закусочной. - Тут отличные пончики.

Боунс молча открыл дверь и вылез.

Городок, где жил Хартиган, преподобный, был дальше, через дюжину миль. Вообще-то довольно приличный, второй по габаритам в штате. Боунсу хотелось жрать. Желудок должен был вспомнить, что такое нормальная еда. Боунс зашел в закусочную и ощутил, что сегодня, да, его день.