Венера Челлини

Громов посидел еще некоторое время в кабинете, ответил на пару телефонных звонков – и не выдержал… Как там Алла? Он давно называл ее так про себя. Надо пойти спросить, что случилось, или хотя бы посмотреть, в каком она настроении.

В чистые окна светило из-за туч тусклое солнце, в форточку свежо дуло утренней прохладой. В комнате, где сидела секретарша, стоял слабый запах роз.

Алла Викентьевна плакала. Перед ней на гладком офисном столе лежало письмо. У Громова неожиданно похолодело в груди. Благодаря Алле он многое понял в этой жизни, многому научился. Например, любоваться видами старой Москвы на закате, покупать первые фиалки, гулять пешком по первому снегу, смотреть, как идет лед по Москве-реке… Громов осознал, что долгое время он жил в каком-то узком, тесном и ограниченном пространстве, а жизнь, оказывается, широка, многолика и прекрасна. Он узнал, что это такое – «купаться в облаках»! Или умирать от тоски, когда два дня не видишь другого человека, близкое и родное существо, дороже которого нет и не может быть ничего на свете!

В присутствии Аллы Викентьевны его жесткая, непреклонная душа смягчалась. Иногда, по ночам, ему становилось страшно – как он вообще смеет подходить к ней, с его тяжелым прошлым, с тем, что он делал и продолжает делать, с его связями, окружением и далеко не безукоризненными манерами? Что бы она сказала, если бы узнала о нем все?..

Всего о Громе не знал никто. Одни были давно мертвы, других он не допускал в темные закоулки своей заблудшей души. Единственный, кто знал о нем все, был он сам. Иногда он сам себя боялся. Его мало что могло вывести из равновесия, в том числе и женские слезы. Но… смотря чьи. За все время их совместной работы секретарша ни разу не плакала, во всяком случае, при нем.

– Алла Викентьевна, голубушка, что с вами?

Гром сам себе удивлялся. Откуда у него брались такие слова и такие интонации? Видимо, остались еще в нем неоткрытые острова, на которые «не ступала нога человека».

Секретарша смотрела на него полными слез глазами и молчала. Игорь Анатольевич подошел ближе и взял в руки письмо, отпечатанное на одной стороне листа. Неизвестный сообщал, что он все знает об истинных отношениях Громова и Аллы Викентьевны и то, что, как они думают, никому не ведомо, для него не является секретом. Поэтому Алла Викентьевна должна будет сообщать ему все, что его заинтересует: касается ли это офиса, состояния дел на фирме, заключаемых договоров и контрактов, движения финансовых средств – или личных отношений Игоря Анатольевича с ней, с его женой, дочерью и внуком, охраной, сотрудниками, партнерами по бизнесу, друзьями и знакомыми. Если же она, по своей глупости и недальновидности, не послушается доброго совета, то ей придется об этом горько пожалеть. И дальше шел богатый перечень ожидающих бедную Аллу Викентьевну наказаний: и то, что Тамара Громова, супруга шефа, «все узнает», и то, что это станет известно всей Москве, всему деловому миру, и то, что сам Громов может серьезно пострадать, не только морально, но и физически, и даже то, что может пострадать его семья.

Аллу Викентьевну особенно испугали две вещи – нежелательная огласка и угрозы в адрес Игоря Анатольевича. Тот, кто это писал, очень хорошо знал, чем ее можно вывести из равновесия и заставить совершить глупость. Собственно, «оглашать» на всю Москву было нечего. Интимной связи у Громова и его секретарши никогда не было, да и вообще – то, что они переживали у себя внутри, каждый по-своему, не успело перерасти в те «отношения», на которые намекал автор письма. Громов уважал и ценил Аллу Викентьевну, а она добросовестно выполняла свою работу и была предана своему шефу. Только и всего.

Теперь же, глядя на строчки письма, которые откровенно говорили о том, что все это время оставалось скрытым глубоко внутри у этих людей со сложными характерами и непростыми судьбами, – они оба, и Громов, и его секретарша, вдруг отчетливо увидели правду. И правда эта состояла в том, что они, такие разные, уже прожившие половину жизни, полюбили друг друга.

– Алла Викентьевна, – мягко сказал Громов, наливая в хрустальный стакан воду и подавая женщине, – выпейте! Или, может, лучше коньячку?

Она всхлипнула и отрицательно покачала головой.

– Успокойтесь! Чего вы так расстроились? – спросил Игорь Анатольевич, глядя, как дрожит ее рука и вода едва не проливается на стол.

– Ну… как же! Вы прочитали?

– Прочитал.

– Это же… это…

Она снова заплакала. Слезы текли по ее щекам, не оставляя дорожек, потому что никакими косметическими средствами Алла Викентьевна не пользовалась. Только помада светлого оттенка и чуть-чуть пудры на скулы.

– Это гадко и отвратительно… Но не стоит плакать! – сказал Громов.

– А… если он… расскажет?

– Что?

– О нас с вами… что мы… что…

– Кому? Тамаре?

Алла Викентьевна покраснела, опустила глаза и кивнула.

– Ну и пусть! – ответил Громов.