Венера Челлини

– Всегда ли? – улыбнулся Матвеев, выпуская дым сигары вверх, в рассеянную голубизну неба. – Женщины бывают разные, как и мужчины: сильные и слабые. Я вообще считаю, что это основное отличие в людях. Так вот: женщины послабее предпочитают проигравших – им можно выражать сочувствие, поддерживать и становиться им нужными, постепенно приобретая таким образом власть над мужчиной-неудачником.

Громов поморщился. Ему не нравилась тема, унижающая достоинство мужчин. Но было интересно послушать Матвеева. Игорь Анатольевич был старше своего собеседника, хотя иногда казалось, что все как раз наоборот. И Денис Аркадьевич представлялся Громову мудрым и хитрым змеем-искусителем, жившим вечно.

– Какие женщины, по-вашему, любят победителей?

– О! – Матвеев поставил локти на стол и сложил пальцы рук в замок. – Победителей любить сложно! Женщины, которые отваживаются на такое, предпочитают любить своих кумиров тайно, обожать их из-за кулис, никогда открыто не появляясь на сцене. Потому что как именно будет развиваться действо, никто не знает. Невинный фарс может перейти в драму, а драма – в трагедию! Или наоборот!

Денис Аркадьевич засмеялся одними губами, тогда как его глаза внимательно наблюдали за собеседником.

– А вы каких партнеров предпочитаете? – поинтересовался Громов.

– Я? Сильных, конечно! Игра всегда интереснее, когда противник достойный. Подавленными и побежденными людьми легче управлять… Они слушаются, но это быстро надоедает. Если люди независимы, на них трудно, а часто и невозможно воздействовать силой. Вот тут-то как раз и приходится пускать в ход истинное искусство игры!

– Но людьми нельзя играть! – вырвалось у Громова.

Он сам не ожидал такого всплеска эмоций, и ему стало неловко за себя.

– Ой ли?! – насмешливо посмотрел на него Матвеев.

Игорь Анатольевич ничего не ответил. Он понял, на что намекает собеседник, но это его не смутило. Да, он не считался с людьми, подчиняя их своим интересам, иногда расправлялся, жестоко, по законам своего собственного представления о справедливости, но он никогда не считал людей игрушками и не забавлялся ими. Это не могло бы доставить ему удовольствия.

– Нет, – отрицательно покачал он головой. – В эти игрушки я не играю.

– Конечно, – убрал улыбку с лица Матвеев. – Алла Викентьевна слишком хрупкая, тонкая, слишком ценная игрушка, чтобы ею играть. Такую вещицу безопаснее держать в шкафу за стеклом и только изредка любоваться ею! Сдувать пылинки и мечтать о прикосновениях, легких, как сердечная дрожь…

Если бы Громова внезапно окатили ледяной водой, он бы и то, наверное, почувствовал себя лучше, чем от последних слов Дениса Аркадьевича.

– Знает ли она о вашем прошлом, уважаемый Игорь Анатольевич? – продолжал Матвеев, пуская дым от сигары кольцами. – Например, о совсем недавнем. Что на самом деле произошло с вашим вторым зятем Андреем? Или куда делся Штырь? А?

Громов снова не нашелся, что ответить, только в глазах его бешено метнулся злой огонь.

Денис Аркадьевич понял, что задел весьма опасную струну в непростой душе своего собеседника, и сразу прекратил разговор на эту скользкую тему, переключившись на погоду, собак и шахматы как ни в чем не бывало. На его лице появилось на мгновение и тут же исчезло выражение почти плотоядного удовлетворения, как у крокодила, только что проглотившего лакомый кусочек. Он понял, что Громов у него на крючке, и что крючок этот – милейшая Алла Викентьевна, дама сердца сурового и закаленного в боях «черного ковбоя» – настолько крепок, что Игорь Анатольевич никогда с него не сорвется.

Громов очнулся от размышлений и покрутил в руках принесенный секретаршей плотный белый конверт. Из окна тянуло запахом молодых листьев и нагретого асфальта; легкий ветерок раздувал занавеску.

Игорь Анатольевич покачал головой и нехотя вскрыл конверт. Внутри оказалась коротенькая записка, содержание которой повергло Громова в шок. Минут десять, а то и больше, он просидел неподвижно, уставившись в окно на горящее оранжевыми стеклами соседнее здание банка, ничего вокруг себя не видя, не замечая. Потом, словно не веря своим глазам, он несколько раз перечитал записку. В ее содержании ничего не изменилось.

Громов посидел еще немного, глубоко задумавшись, и позвонил секретарше.

– Алла Викентьевна, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Найдите, пожалуйста, господина Смирнова и соедините меня с ним, если он на месте.