Венера и воин

– Говорят, что на вершинах Альп лежит снег, сверкающий белизной. Не из него ли сделана твоя прекрасная грудь? Неужели снег такой же нежный и гладкий на ощупь?

Он тихо вздохнул, прикоснувшись к ней.

– Нет, господин, снег холодный, и, если его трогаешь руками, он тает.

– Тогда позволь мне отпить от твоего растаявшего снега. Иначе я пропаду от жажды.

Его губы нашли нежно-розовые соски ее грудей. Пила вздрогнула под его ласками. Кровь в чреслах у него закипела. В восторге гетера схватила его разбухший пенис и с рычанием опустилась на него. Клаудиус положил голову на подлокотник ложа и притянул к себе Пилу.

– Прислонись ко мне, чтобы я ощущал твою грудь, посмотри на меня, чтобы я мог утонуть в твоих голубых глазах и открой свои губы – я хочу почувствовать твое дыхание.

Он глубоко и возбужденно дышал, пока гетера описывала круги своими ягодицами, движение передавалось его телу и от него вибрировало тело Пилы. Дыхание у нее стало прерывистым, кожу пощипывало от возбуждения.

Она не могла оторвать своих глаз от него. Их глаза казались скованными друг с другом, как цепи рабов. Рукой Клаудиус нащупал виноград на столе рядом с ложем. Он оторвал крупную ягоду и сунул ее в рот Пилы.

– Не ешь, – прошептал он, – передай ее мне своим ртом.

Она смотрела на него, и в то время как круговые толчки гетеры стали сильнее и ритмично передавались ей на грудь, которая лежала на груди Клаудиуса, Пила наклонилась к нему. От возбуждения узкие ноздри его словно выточенного носа легко дрожали. Он обвил своей рукой бедра Пилы и по тому, как он сжимал ее, она почувствовала его растущее напряжение. Она прижала свои губы ко рту. Виноградина все еще была зажата у нее между зубов. Осторожно он вынул ее, при этом его губы все крепче прижимались к ее губам. С тихим треском виноградина была раздавлена, и Пила ощутила ее вкус. Внезапно она стала всасывать в себя ее сок, вцепившись своими руками в его волосы. Чем сильнее были движения гетеры, тем прерывистее становилось его дыхание, и тем сильнее прижимала Пила свои губы к его рту. Она услышала его тихий стон, почувствовала, как его сильные руки сжали ее.

– Люби меня, Пила, люби меня, люби меня, – возбужденно выдохнул он. Он держал ее так крепко, что она не могла даже двинуться. Она этого и не хотела. Она вдыхала запах корицы, исходивший от него. Она ощущала его экстаз, дрожание его мускулов, терлась о его кожу, сильно вцепившись пальцами в его спутанные каштановые волосы. Как в опьянении, они обнялись, пода гетера довела его до вершины наслаждения. С булькающим звуком Клаудиус выпрямился, пока его тело сотрясала похотливая дрожь.

– Пила, моя Пила, – простонал он на пике страсти.

Его дрожь отозвалась и в ее теле, и она сотряслась вслед за ним. Удивленно, смущенно, счастливо она осознала это могучее чувство, и чудесный жар пронизал ее тело и растворился в животе. Она почувствовала никогда до этого не испытываемое головокружение, сильную, все преодолевающую страсть.

Они долго держали друг друга в объятиях, пока гетера, задыхаясь, с безразличным выражением лица не поднялась с Клаудиуса. Она набросила платок себе на бедра и схватилась за бокал с вином.

Пила прижала свое лицо к шее Клаудиуса. На губах она ощутила соленый вкус его пота. Волнение медленно спадало. Осторожно она высвободилась из его объятий и взглянула на его нежно заалевшее лицо. Ее щеки тоже пылали. Она все еще сидела со сжатыми ногами.

Клаудиус рассмеялся немного смущенно и нежно погладил ее по бедру.

– Давай проделаем то же самое, – предложил он как бы вскользь. Пила опустила глаза.

– Я… я боюсь, – сказала она тихо.

– Я знаю, – ответил он. – Я не хочу причинить тебе боль.

Глаза у Пилы округлились.

– Это значит, что ты не хочешь меня опозорить?

– Опозорить? Да ни за что на свете.

Задумчиво он посмотрел на свою руку, все еще гладившую ее белое бедро.

– Как бы мне хотелось лежать между этими чудесными ногами и доставить тебе высшее наслаждение! Но я не стану тебя принуждать к этому.

Теперь он посмотрел ей прямо в глаза.

– Я надеюсь, что однажды это произойдет, потом, когда ты добровольно отдашь мне себя.

С растущим удивлением Пила вслушивалась в его тихий шепот. Она никак не могла понять, как этот мужчина, который для развлечения тысяч зрителей убивает своих противников, который ходит по городским борделям и общается с продажными шлюхами, вдруг принимает во внимание непонятную для Рима стыдливость германской рабыни, щадит ее от позора и проявляет к ней столько нежности, что у нее голова идет кругом. Как могут умещаться в душе человека столь различные качества?

Внезапно Пилу охватило чувство, до этого бывшее для нее таким же чужим, как и дрожь от похоти. Она ощутила глубокую благодарность к этому римлянину – прекрасному, желанному и все же возбуждающему страх и внушающему боязнь жестокому мужчине. Еще раз она наклонилась к нему. Возбуждение покинуло его, взгляд по-прежнему был полон нежности.

– Спасибо! – прошептала она и прижалась ртом к его губам.