Венера из Антальи

Мы с сестрой ворвались в терминал аэропорта, когда служащая уже собиралась снять со стойки регистрации табличку с номером нашего анталийского чартера. Оля панически рылась в сумочке, искала билеты, которые сама же и забрала у меня вчера вместе с документами со словами:

«Ты их или дома забудешь, или потеряешь».

Я мстительно молчал, всем своим видом показывая, что самое место для важных бумаг — это моя барсетка.

— Пожалуйста, подождите. — Оля наконец-то отыскала злополучные билеты между страниц глянцевого журнала. — Успели, — на глубоком вздохе произнесла она.

Теперь от накопителя, где томились счастливые обладатели билетов на рейс, нас отделяли лишь паспортный контроль и таможенный досмотр. Процедуры, в общем-то, безобидные, но каждый раз заставляющие сердце биться чаще, даже если проходишь по «зеленому коридору». Вопросы типа: «ничего запрещенного не везете?» и «цель поездки?» поневоле вынуждают задуматься — туда ли ты собрался и все ли нужное прихватил с собой?

Мой чемодан, подрагивая в колонне саквояжей и сумок, медленно вполз в нутро хитроумного аппарата. Таможенник, до этого бездушно созерцавший проплывающее перед ним на экране содержимое багажа туристов, всмотрелся в изображение и остановил ленту.

— Это не мина с часовым механизмом, — спохватился я, сообразив причину такого пристального внимания к моим абсолютно мирным курортным шмоткам, — а всего лишь широкоугольный сменный объектив к профессиональному фотоаппарату.

Таможенник, не сказав ни слова в ответ, вновь включил транспортер. Потом еще при проходе через рамку металлодетектора отзывалась нервным зуммером мелочь в моих карманах. Но это были уже слабые отзвуки волнения. Наконец я вздохнул свободно, оказавшись в накопителе среди будущих собратьев по отдыху.

— И какого черта ты вечно таскаешь на отдых свой старый «Canon» с десятью килограммами объективов? — не удержалась от вопроса сестра. — Все равно ничего толкового не снимаешь.

— Во-первых, — принялся терпеливо объяснять я Оле, — не десять, а всего только три килограмма объективов, и это вместе камерой.

Сестра ехидно ухмыльнулась.

— Зря я, что ли, тебе на день рождения «цифровик» подарила?

— Во-вторых, простеньким «цифровиком» снимают только лохи, в-третьих, твои вечерние наряды и обувь, которые ты, конечно же, ни разу не наденешь, весят больше. А в-четвертых, расслабься, мы уже начали отдыхать. Столичный бег наперегонки по кругу окончился. И каждый следующий день — это всего лишь цикл стирки в автоматическом режиме. Ничего самим делать не надо. Тебя забросили в барабан, закрыли стеклянный люк и нажали кнопку. В отеле, даже если идеально застелешь кровать, горничная обязательно ее перестелет. Завтрак по расписанию, потом — растительный образ жизни на пляже, ужин с хорошим вином и никаких тебе неожиданностей. Короче, замачивание, стирка, отжим, сушка, выгрузка…

Насчет автоматической стиральной машины Оля со мной решительно не согласилась.

— Мне отдых больше напоминает конвейер. Самолет, трансферный автобус… Движение из пункта «А» в пункт «Б». Ник, я знаю, что бываю невыносимой, особенно когда приходится паковать чемоданы, спешить и удерживать тебя от дурацких поступков. Но, согласись, у меня характер куда лучше, чем у всех твоих избранниц.

— Избранницы в прошлом, — самонадеянно заявил я, и зря…

Мобильник моментально напомнил о себе сентиментальным мотивом из древнего фильма «Шербурские зонтики».

В глазах у Оли заплясали издевательские дьявольские огоньки. Я так и не успел вытереть из памяти трубки специально присвоенную Людке Крушинской мелодию.

— Алло, — я нервно вскинул трубку к уху.

— Не спеши так, плечо вывихнешь или шею свернешь, — ехидно улыбнулась сестра, — имей достоинство.

Из наушника раздавался натужный рев самолетных двигателей, по сравнению с которым шум в Шереметьеве казался соловьиными трелями. Мне показалась, что Людка сейчас стоит прямо под крылом авиалайнера, прогревающего турбины перед взлетом.

— Ник, — чувственный голос Крушинской защекотал ухо, — я сейчас в Домодедове, во Флориду вылетаю…

Все-таки актеры — страшные люди. Они не могут произнести нормальным человеческим голосом ни одного слова. Даже самая банальная просьба типа «передайте соль, пожалуйста» переплавляется в их устах в трагический монолог принца датского. И это у хороших актеров! А Людка даже на экране явно переигрывала.

— …о тебе вот вспомнила. Флорида… мечта. А ты со своей Олькой в какую-то зачуханную Анталью… — продолжал журчать театрально-киношным серебряным ручейком голос Люды. — Наверное, жалеешь?

— Люда, — я попытался прорезать в своем голосе железные нотки, — рад за тебя и за нас всех. Но каждому свое. Мы на крутой отдых и не претендуем.

Гудение самолетных турбин в наушнике телефонной трубки придавало нашему диалогу трагедийности. Именно такой могла быть «звуковая подкладка» в сериальной сцене расставания лирической пары. И непременно бразильского производства. Голливуд все же старается держать марку и откровенной халтуры избегать.

— Ник… я на тебя зла не держу, хотя ты и изрядная свинья…

Моя сестра не выдержала: