Венера. Переплетая обрывки жизни (СИ)

— Глупая, несколько часов на самолёте — и мы увидимся. Жизнь кипит, продолжает бить ключом. Ты такая молодая, у тебя есть возможность устроить всё красиво и счастливо. Я уже столько лет твержу это тебе и твоему брату! Поверь, для нас с твоим отцом это высшее благословление — знать, что дети нашли достойную пару. У твоего брата, кажется, кто — то появился, знаешь? Ты не замечала, как горят его глаза в последнее время? Я уже и не думала, что доживу до этого дня…

Мы практически до самого прихода Вардана говорили о том и о сём, а я вдруг открыла для себя, что ощущение счастья, испытанное в детские годы, — это действительно состояние души, которое я могу воскресить. Поразительно, но, кажется, у моих родных всё было замечательно. Они не страдали, как мне виделось раньше. Они не были мучениками, которые принесли себя в жертву на алтарь жизни. Мама с любовью и прежней заботой ухаживала за отцом, читала ему, рассказывала новости от родственников. Она обращалась с ним как с полноценным дееспособным человеком, и меня восхитило это. Брат действительно возвращался домой оживленным, глаза его горели блеском влюбленности, он постоянно с кем — то переписывался и разговаривал, но нам не раскрывался пока. Я облегченно вздохнула, поняв, что он дал себе шанс любить и быть любимым. Ведь он так этого достоин…

Если бы я действительно тогда уехала… Если бы дядя Дживан позволил мне прилететь в то утро, всего этого не было бы. Я стала бы новым бременем, я была так сломлена, что своим состоянием явно не принесла бы ничего хорошего. А сейчас? Как же наивно было с моей стороны полагать, что я в любой момент могу уйти от Феликса и вернуться к семье. Я всегда считала себя предателем, который настолько труслив, что оставил родных людей одних нести этот крест. А оказалось, что придуманный невидимый крест несу я одна. Окутав себя нитями страдания, всевозможных обид и ненависти, я внушила своему сознанию, что недостойна ничего хорошего. И что закономерный исход моего существования — это отъезд к отцу, за которым я должна ухаживать. И вот тебе открытие. Он во мне не нуждается. Он не крест. Не бремя. Он не требует от меня подвигов. Всё, самобичеванию пришел конец.

Непостижимым образом для меня открылась новая дверь в настоящую жизнь, где я должна была решить — быть или не быть…

Я возвращалась в свой дом, в свой ад, в свою обитель — не знаю. Но возвращалась с чувством полной уверенности в том, что тоже имею право на счастье.

Счастье для меня — иметь то маленькое существо, комочек счастья, которому я с лихвой могу дать ту любовь, что копилась во мне столько времени…

Но, как это бывает, не всегда твои желания и представления совпадают с желаниями окружающих.

На подсознательном уровне о своей беременности я долгое время никому не сообщала из страха перед свекровью. Эта женщина ненавидела меня пуще прежнего. Стоило ей почуять, что лёд в моих отношениях с Феликсом тронулся — она превратилась в истинную кобру, жалившую меня теперь по любому случаю.

Тот хрупкий мир, что воцарился межу мной и мужем, вот — вот готов был рухнуть из — за её козней, ведь мы и так пока ещё не понимали, что будем делать дальше, кто мы друг другу, как простим прошлое?

Я терпела ровно до того момента, пока не убедилась в том, что жду ребенка. Почти два месяца я отгоняла от себя эту мысль, ссылаясь на свой нестабильный цикл, потому что никаких других перемен кроме задержки у меня не наблюдалось. Но как бывает, наверное, у многих, в определенный миг внутри каким — то необыкновенным ключом бьет радостную тревогу всё естество. А потом это подтверждается тестом и улыбчивым гинекологом. Казалось, Михран Альбертович был рад больше меня самой, и всё приговаривал, что мы с Феликсом молодцы, и всё теперь в моем организме наладится. Взяв с него обещание, что никому не сообщит эту новость, я отправилась к Розе и вдоволь наигралась с Анушик, хотя ей тоже ничего не сказала. Мне нужно было время, чтобы полностью осознать эту мысль. Понять, как двигаться дальше в сложившейся ситуации.

Спустя почти три недели я решила рассказать Феликсу. В этот день он вернулся домой позднее обычного, и это не сильно удивляло. Род его деятельности был таков, что и на том спасибо. Я знала, что Феликс безумно предан своей работе, это было для него призванием. Но я по сей день не знала, что конкретно творится в его жизни за стенами нашей спальни. Мы ведь действительности практически не общались. Мы будто пока были стеснены обстоятельствами прошлого, и никто из нас до конца не был уверен в том, как ко всему относится другой.