– А что в нем такого особенного? – холодно спросила Элизабет.
– Это первый затвор колесного типа, видите? Первый пистолет, где запал идет от дульного пламени. Вы наматываете цепь, тянете пружину, и когда начнете давить на курок, он…
– Ну и что из этого? – рявкнул Карлос.
– Ну, эта картина доказывает, что колесный затвор изобрели до 1517 года, а не позже, как считают все эксперты.
С минуту царило глубокое молчание, а потом я подумал, что Элизабет сейчас сядет и разрыдается. Вместо этого она просто села, прошептав:
– О, Господи, а он умер в 1510. О, Господи.
– Вы в этом уверены, приятель? – спросил Карлос.
– Я никогда не слышал о колесном затворе, сделанном раньше 1520 года, а согласно теории их изобрели в Нюрнберге в 1517. Ну, в принципе, все мы можем ошибаться. Может наш старый приятель Джордж привык летать в Германию на дешевых туристических рейсах.
– А, черт, заткнитесь, – прорычал Карлос.
Установилась долгая мрачная тишина. А я вернулся и продолжил изучение картины, и не только пистолета. И все-таки эта была самая прекрасная вещь, которую я когда либо видел. Женщина не была молодой, свежей, рассветной, райской небожительницей, ну такой, как любил писать Ботичелли. Эта была зрелая женщина в расцвете лет. Не надежда – достижение. Сам Господь наверно думал, что женщина должна быть именно такой.
Потом Карлос произнес, с легкой надеждой:
– Мог ли кто-нибудь закончить эту картину после смерти Джорджоне, например, вложить в ее руки пистолет?
Элизабет ответила тусклым, монотонным голосом, как будто читала одну из книг отца:
– Тициан и Себастьяно немного прикасались к Джорджоне. Тициан, вероятно, закончил дрезденскую Венеру. Но эта более ранняя, и потом, он очень любил оружие и всегда рисовал на своих картинах шпаги, копья, и этот пистолет мог нарисовать только он. Будь это его картина. Мне очень жаль.
– Тогда, по крайней мере, понятно, почему они продают ее тайно, – бодро заметил я, – я имею в виду, если поместить ее на аукцион Сотби или Кристи, какой-нибудь эксперт по оружию тут же развеет миф о причастности кисти Джорджоне. Поэтому лучше продать ее какому-нибудь простофиле.
– Синьорина, разве нет анализов, которые помогли бы разобраться? – спросила донна Маргарита.
– Я могу получить только доказательства возраста картины, но я совершенно уверена, что это шестнадцатый век. Современный копировщик не сделал бы подобной ошибки с пистолетом. Остальные анализы могут только показать, возможны или нет те или иные вещи, события, факты в отношении художника и картины. Этот пистолет и есть прекрасное свидетельство, лучше, чем любой другой тест.
– Полагаю, мистер Кемп прав, – буркнул Карлос.
– О, Господи Боже мой, – взорвался я, – я сэкономил вам три миллиона долларов, и это все, что я получил? Проклятые крохоборы! В конце концов, в этом городе есть музей оружия – идите и получите там дополнительную информацию.
– Синьор Кемп нам очень помог, – успокаивающе протянула донна Маргарита. – Мы искренне благодарны вам, мистер Кемп. Но, сеньорита, если это не Джорджоне, кто же это?
– Тициан или Себастьяно, Нет, Себастьяно никогда так хорошо не писал. По-видимому, это ранний Тициан, когда тот был еще под влиянием Джорджоне. – Она встала и подошла к картине. – И все-таки она хороша – несомненно, это великая картина. Как Тициана, я бы оценила ее в два миллиона долларов. Не больше. Если продадут за столько – покупайте.
Донна Маргарита с Карлосом переглянулись, и Карлос сказал:
– Хорошо. Я выставлю ее на аукцион. Мы посмотрим, что они скажут.
Он кивнул двоим парням и они, прикончив сливовицу одним глотком, направились к выходу.
Донна Маргарита поплотнее натянула свою леопардовую шубку:
– Сеньорита, тогда мы оставим картину здесь до завтра. Большое спасибо, и мне жаль, что так получилось. До свидания, мистер Кемп.
– До свидания, – пробормотал я.
– Я забегу завтра, когда стемнеет, – сказал Карлос, – не хочу, чтобы меня видели.
– Вы купили мне сигары? – спросил я.
Карлос пошарил в кармане и передал мне пачку. Я не знал, что это за сигары, но размер был мой и похоже, они были сделаны из табака.
– Они стоят шестнадцать шиллингов.
– Вычтите из того миллиона, что я вам сэкономил.
Донна Маргарита резко окликнула:
– Карлос!
Он поспешил вслед за ней, я пошел их проводить.
33
Когда я вернулся, Элизабет все еще мрачно разглядывала Венеру. Я налил себе еще виски, а потом, вспомнив о своих манерах, предложил Элизабет:
– Не лучше ли вам чего-нибудь выпить?
– Пожалуй, я бы выпила. Виски с содовой, пожалуйста, сказала она, продолжая смотреть на картину.
Я принес, она сразу хватила большой глоток. Потом мы долго стояли рядом, пили и смотрели на полотно.
Наконец я произнес:
– Она все равно чертовски хороша.
Элизабет медленно кивнула:
– Если бы только она была его…
– Вы все еще думаете, что это может быть его картина?
– Я бы сказала, что к тому времени, как Тициан стал настолько хорош, он бы не стал писать такую картину. У него было больше действия, больше динамики. Но… – она беспомощно пожала плечами.