Венера (СИ)

Я пишу тебе, чтобы сказать, что не вернусь. Здесь оказалось столько дел, которые требуют моего решительного вмешательства, что я даже не знаю, как тебе признаться, мне никогда не было так стыдно…

Просто знай, Птичка. Я люблю тебя, я так чертовски сильно тебя люблю. Ты моя навечно, знай это.

Марк.

P.S. Я прислал тебе кое-что, и прошу не отказываться. Просто прими этот подарок и запомни, я от тебя не отказывался.

К концу письма, я поняла, что вот эти свежие размытые пятна на листе вовсе не потёкшая ручка. Словно взмахом кисти художник решил перечеркнуть то малое, что осталось у меня от любимого.

Я всё еще была влюблена в этого человека так, что казалось, моё замершее сердце, вновь трепыхнулось только лишь от одного прочитанного слова.

Реальность была таковой: я понимала, что он не смог рассказать. Очевидно же, он женится. А что значат его чувства ко мне? Получается, эта девушка всегда имела место быть, а со мной он проводил время? Мне не хотелось в это верить, но разве у меня были другие варианты?

Просидев довольно долго, я вспомнила, что меня ожидает курьер. По моим заплаканным глазам и шмыгающему носу было понятно, что прочла, не выкинула.

— Здесь еще нужно расписаться за этот пакет, — протянул парень мне бланк доставки.

— А что там? — спросила я.

— Не имею понятия, — сухо заметил курьер.

Он ушел, а я продолжала стоять и держать в руках пакет. Очевидно, это то, о чем говорил Марк в письме.

Я разорвала полиэтилен и в мои руки высыпались какие-то бумаги, при детальном обследовании я поняла, что это всё документы на машину, где в графе владелец красовалось моё имя. Последнее, что упало мне в руку, были ключи с брелоком от сигнализации и металлическим знаком марки машины.

Я просто стояла и смотрела на всё это, опомнившись, вышла на крыльцо и увидела, во дворе моего дома машину, ту самую Audi ТТ. Запомнил же.

Я так хотела тебя забыть. Я хотела забыть весь твой образ. Эти нотки сандалового дерева вперемешку с чем-то цитрусовым, я хотела забыть твои оливковые глаза с длинными ресницами. Эту косую ухмылку, в сексуальности которой не сравниться даже богу соблазна.

Я хочу ненавидеть все мои воспоминания, наши походы к водопаду и бессонные ночи на берегу моря. Твои объятия хочу забыть больше всего, потому что они до сих пор остались для меня самым любимым местом на земле.

Я хочу собрать все эти воспоминания и разжечь самый большой костёр во вселенной. Этот рай не сможет исчезнуть, он просто превратится в мой персональный ад. Впрочем, это уже случилось. День сурка, мать его, в котором я пребываю изо дня в день. Я хочу закрыть дверь в своё уже прошлое, но ты, словно сквозняк подувший, постоянно напоминаешь мне о себе.

Трясущимися руками я держу в руках телефон. Набирала текст, потом стирала, снова печатала. Что мне тебе сказать? Как я ненавижу за то, что предал? Так ты и так знаешь. Или сказать, что ты до сих пор являешься для меня всем: и небом, и землей, и воздухом и водой? Нет. Я не могу тебе этого сказать, лучше думай, что не значишь для меня ничего, так будет проще, поверь.

В твоих руках было моё сердце. Ты должен был заботиться и защищать его, дуя на каждую ранку, оставленную до тебя. А ты просто сжал его со всей дури в кулаке, пока кровь не выступила, выдавливая и любовь заодно. По капле, из сердца вон, которое в тисках задыхается.

Палец завис над кнопкой «отправить», и я, так и не набравшись смелости отослать текст, который так долго ткала, будто иголкой сквозь пяльцы картину выстрадала, исколов все руки.

Ненавижу тебя, из всех людей, кого я люблю — тебя я ненавижу больше всех.

Так и не подойдя к машине, я развернулась и ушла в дом, переваривать случившееся и снова собирать свои нервы в приличный комок внешнего спокойствия и вымученной улыбки.

Алина, наблюдавшая всю картину, стоя тихонько в стороне, подошла ко мне и просто обняла без лишних слов. Она тихий свидетель моих страданий, которые приходится оставлять за закрытой дверью этого дома.

— Знаешь, какое одно из главных правил, что я усвоила в этой жизни? — спросила Алина.

— Какое же? — посмотрела на нее я.

— Не все, кого мы теряем, являются потерей. Хоть мне и больно говорить это про Марка, но перестань убивать себя, Венера, — уже более настойчиво говорила Алина, — ты придумываешь себе дурацкие правила, забудь! Придумай исключения и помни, что жизнь на этом не заканчивается. Мне невыносимо смотреть на то, как ты угасаешь, такое впечатление, что из тебя уходит жизнь, очнись, милая, и верни мне мою племянницу, я умоляю тебя, — взмолилась Алина.

Я посмотрела на свою тётю, и в её глазах увидела панику. В этот момент я начала понимать, что совсем закрылась в своём горе и перестала замечать окружающую обстановку.

— Ты права, Алин, — наконец-то сказала я, — боже, я такая эгоистка. Прости меня.

— Не извиняйся, родная, ты имела право на это, но если тебя сейчас не вытащить из омута, ты просто потеряешься в этих дебрях, и мне тебя будет не найти.

В этот день я совершила звонок человеку, с которым, думала, никогда не увижусь и не заговорю.