Венера в мехах

Вскоре после того Ольга покинула родительский дом и стала женой Мишеля, который с гордостью привез ее сюда на четверке лошадей. Некоторое время Ольга была довольно счастлива. По крайней мере, все думали так, и она сама это думала. Как и все женщины, она воображала себе, что свет только и устроен для ее удовольствия; для нее и хороший стол, прекрасные платья, лошади и экипажи; она спокойно может лежать на оттоманке, курить и читать романы. «Мужья? Ведь они для того и тут, – думала она про себя, – чтобы заботиться о наших радостях, помогать нам приятно проводить время и вдобавок восхищаться нашей красотой и на коленях молиться на нас».

Так приблизительно день за днем текла ее жизнь; родились у нее и дети, которые много занимали ее, и в течение нескольких лет она считала себя счастливой. Она ведь не знала другого счастья; сердце ее было спокойно и мертво. Только иногда – но это редко случалось, – когда она предавалась поэзии, что-то шевелилось в ее душе, ее начинало мучить какое-то неясное желание, неопределенная жажда чего-то; непонятная ей тревога волновала ее кровь, и лихорадочный жар чувствовался даже в оконечностях ее пальцев. И все-таки все бы осталось по-прежнему, если б муж ее понял, что необходимо время от времени давать новую пищу ее тщеславию. Он этому не верил.

Она лукаво засмеялась и обратилась ко мне; веки ее задвигались, голос походил на голос доверчивого ребенка, и, несмотря на ее сомкнутые глаза, мне показалось, что она проницательно смотрит на меня, так что я невольно опустил глаза.

Ольга встала, медленно прошлась, как будто не касаясь пола, остановилась у открытого окна и обратилась лицом к луне. Тут она грациозно откинула голову, руки ее опустились; мягкий свет, благоухание, вся ночная гармония носились вокруг нее; легкий порыв ветра раздул ее волосы и остановился на белой легкой ткани, покрывавшей ее стан.

– Мне хотелось бы улететь, – сказала она после некоторого молчания таким тоном, как будто стыдилась своего страстного желания. – Улетал ли он?

– Я?

Она засмеялась, как дитя:

– Во сне, не иначе?

– Конечно, во сне.

– Итак, он испытал блаженное ощущение – летать в спокойном прозрачном воздухе; над нами несутся облака, внизу море и земля тонут в приятном сумраке. Мне хотелось бы улететь!

Она простерла свои руки, и широкие белые кружевные рукава ее заколыхались над ее плечами, как светлые крылья серафима.

В эту минуту самое невозможное показалось мне возможным. Я перестал размышлять.

– Отчего же ты не летишь? – спросил я ее.

– Я могла бы улететь, – с невыразимой тоской ответила она, – но Ольга не пускает меня.

Мне стало страшно.

– Вот по ту сторону леса, – вдруг живо вскричала Ольга, – пробирается по тропинке крестьянин и хочет расставить силки для черных дроздов, которых Ольга так любит. Он не слышит?

– Нет.

– Это слишком далеко, но это так.

– Будешь ли ты продолжать свой рассказ? – спросил я ее после некоторого молчания.

– Да. Мне приятно рассказывать ему. На душе становится легче. Я так хорошо читаю в его сердце, губы мои так и шевелятся и сами передают ему то, что видит душа.

– Как можешь ты, – спросил я, – рассказывать так связно и так обстоятельно и сообщать с таким вниманием мельчайшие подробности, каждое слово, каждый звук голоса, каждое движение и вместе с тем оставаться такой равнодушной, как будто и нет речи о тебе?

Ольга покачала головой. Улыбка пробежал по ее лицу.

– Ведь, в самом деле, тут не обо мне идет речь, – простодушно ответила она, – а об Ольге. Я вижу ее так же, как и других людей, и вижу все, о чем говорю, так, как будто оно происходит в эту минуту. Она не может понять меня. Пространство и время для меня не существуют; в моих глазах прошедшее и будущее то же, что и настоящее, и все разом представляется мне. Когда я смотрю на Ольгу, утопающую в подушках своей оттоманки с французским романом в руках, то я в то же время вижу, как кунья опушка ее кофточки приподнимается от ее дыхания, как золотисто-зеленая муха летает около ее головы, замечаю и паука, который с потолка подкарауливает муху.

Ольга прислонилась к простенку у окна и заложила руки за затылок.

– Рассказывать ли далее?

– Прошу тебя.

– То, что я вижу теперь, так грустно. Ольга перестала чувствовать себя счастливой. Муж любит ее и оберегает свое счастье с безграничным недоверием; он хочет, чтоб жена его всецело принадлежала ему, ему одному. Он удалил из дома всех своих прежних друзей и знакомых; он не терпит чужих юбок в своем доме – это его выражение, – он ненавидит многословные толки о людях и вещах, книгах и политике с теми, понятия которых не согласны с его образом мыслей. Он только и живет что для жены и детей; сам учит детей и играет с ними.