Петров думал, что он однолюб. Много лет так думал. Пока не встретился с Леной. Она остановила его на вокзале. Она узнала его, а он ее — нет. И увидел бы — прошел мимо, не узнал. И первые минуты встречи, и потом, позже, он все вглядывался в нее, пытаясь отыскать в ней ту, прежнюю, Лену. Они посидели в привокзальном кафе, поговорили.
— Ты все такой же, Саша. Только шевелюра выгорела, — смеялась Лена. — А я теперь деревенская. Заметно?
— Заметно, — кивнул он.
Лена располнела, и загар у нее был деревенский — руки, лицо и вырез на платье. Рядом с ней стояла огромная клетчатая сумка, полная пустых банок.
— Молоко ездила продавать, — охотно пояснила она. Оказалось, Лена тогда перевелась в педагогический, а окончив его, угодила по распределению в деревню. Там и сейчас работает учительницей в школе. Вышла замуж, родила троих детей. Все как у людей.
Пожаловалась, что учительская зарплата — кошкины слезки. Мужу-трактористу тоже месяцами зарплату не платят. Приходится держать скотину — коров, свиней, птицу.
— Только этим и спасаемся, — закончила свою повесть Лена, улыбнувшись и сверкнув позолоченным зубом. — Ну а ты как? Женился тогда на Иринке? Сколько детей?
Петров рассказал Лене голые факты своей жизни. Работает на заводе, сын уже большой, а дочка совсем маленькая. Все как полагается. Когда объявили Ленину электричку и он посадил ее в вагон, в душе у него загорчило, и ему стало не по себе. Когда электричка умчалась, увозя Лену, он почувствовал облегчение. И понял, что эта горечь и эта обида — не оттого, что первая любовь в душе всколыхнулась, а оттого, что у него отняли эту питающую много лет иллюзию. У него отняли любовь.
Ирину он не любил и любить никогда не сможет. А Лену он тоже любить больше не может, потому что той Лены — нежной, юной и застенчивой — больше нет. У него словно отняли саму возможность любить. И оказалось, что он, взрослый мужик, нуждается в этой сказке. Он должен любить кого-нибудь.
Ему стало так одиноко, так грустно. Так странно было на душе, что, придя домой, он зачем-то все выложил Ирине. Он сказал ей, что встретил Лену, что не узнал, что она очень изменилась. Попытался передать Ирке свои чувства, но ощутил, что у него ничего не получается. У него язык деревенеет под ее взглядом, и слова получаются какие-то квадратные. Ирина молча слушала его, курила и смотрела в окно. А потом развернулась и посмотрела на него в упор. И ее взгляд напугал его в который раз.
— Я ненавижу вас всех! — выплюнула она в него первую фразу. — А особенно эту твою Ленку! И пусть хоть затрахается в своей деревне со своими коровами! Тоже мне — мадонна! Столько лет! Она отняла у меня все, понимаешь?
Ирина подскочила и стала метаться перед ним, роняя табуретки и расшвыривая их ногами. Он сморщился, как от зубной боли. Ирку было не остановить. Он обречен был перенести очередную истерику.
— Детей перепугаешь, — тихо предупредил он.
— И дети тебе не нужны! Столько лет ты потратил на то, чтобы думать о ней, переживать, лелеять ее священный образ! Как же, память о первой любви свята! Зато она по тебе недолго тосковала! И мужа нашла, и детей настругала! Убедился теперь, чего стоила она, ваша драная любовь?! Из-за чего я лучшие свои годы страдала? Из-за призрака! А призрак даже на тридцать процентов не сошелся с оригиналом! Ха-ха-ха!
Ирина захохотала нехорошо, с надрывом. Петров кинулся дать ей воды, но она оттолкнула его. Она обругала его грязно, длинно, разбила стакан и, пока он собирал осколки, выбежала в коридор. Потом он собирал по памяти все звуки ее ухода. Да, он откопал в закоулках подсознания тот звук — бряцание ключей от машины. Но это было потом. А тогда он даже не предположил, что Ирина в таком состоянии додумается сесть за руль. Заплакала дочка, и он отправился успокаивать детей. Он был уверен, что Ирка спустится на первый этаж, к своей приятельнице. Где они, как обычно, пропустят по рюмочке, выкурят по сигаретке и, перемыв кости мужьям, успокоятся. В ту ночь Ирина не пришла ночевать. А наутро ему сообщили, что его жена не справилась с управлением и на полном ходу врезалась в дерево.