Венец безбрачия

Я принесла ему лекарство, капли для носа, компресс на голову, средство от больного горла и мазь от прыща. Целый день я сидела возле постели умирающего, мазала, дула, меняла компрессы, бегала за водичкой, ходила на цыпочках, ибо при каждом моем шаге в сторону коридора стоны усиливались. Стоило мне отойти в туалет, как складывалось впечатление, что в комнате кто-то рожает. И возможно, даже ежика. Когда я мыла посуду, судя по радостным крикам, шел дикобраз!.. Но стоило мне вернуться, крики сменялись тихим кряхтением от непереносимых мук легкой простуды. Он завернулся в одеяло, поджал под себя коленки, всхлипывал и сопел.

Когда я в очередной раз поползла на кухню, чтобы посмотреть в Интернете процент смертности эльфов от простуды, из комнаты, которая теперь больше смахивала на тифозный барак, послышался такой душераздирающий крик, словно этого Ипохондриэля уже обнимала костлявенькая, пытаясь утащить за собой в черные туннели Сета.

— Что случилось? — метнулась я обратно, глядя на покрасневшие эльфийские глаза, преисполненные страдания и мук.

— Болит, — всхлипнул эльф, хватая меня за руку и жалобно шмыгая забитым носом.

— Где болит? — я чувствовала, что добрый доктор Айболит очень хочет постепенно перейти на людей. У меня даже есть для него первый пациент. Думаю, на заячьих ножках он неплохо поднаторел в трансплантологии, поэтому пересадить мозги ему будет не так уж и сложно.

— Болит… Везде… — простонал Ипохондриэль, закатывая глаза и всхлипывая. Его красивые волосы разметались по подушке, лицо было белым как мел. — Везде болит… Я чувствую, как приближается мой конец… Это все из-за ГМО…

— Везде — это где? — раздраженно спросила я, прикидывая, что иногда эвтаназия не верх цинизма, а производственная необходимость по спасению мира.

— Везде… — слабо прошуршал Ипохондриэль, который уже готовил акт приема-передачи концов, клей для ласт и рулетку для замера расстояния отбрасывания копыт. — Везде… Болит…

— Конкретней! Что болит? Голова? Горло? — Если два часа назад я была просто санитаром, то теперь готова подать заявление на замещение вакантной должности «санитар леса».

— Везде… — выдохнул страдалец. — Мне так плохо… Так плохо… Это все из-за ГМО! Они есть везде!

Я принюхалась. Да вроде освежитель воздуха справляется.

— Мир такой жестокий и несправедливый, — прохрипел Ипохондриэль, снова закатывая глаза. Поскольку это был его пятый предсмертный хрип, пусть хрипит дальше!

— С чего ты решил, что умрешь? — раздраженно спросила я, вспоминая, как сдавала отчеты с температурой под сорок. — Это обычная простуда!

— И что? — возмутился эльф, как-то внезапно окрепнув и воспрянув духом. — Я болею! Мне плохо! Ты что, не понимаешь? Мне плохо!

Зачем я покупала клей? Тут есть отличные эльфийские сопли, на которых будут держаться не только обои, но и наши отношения. Я категорически избегала мужчин-паразитов с позицией «как хорошо на Свете жить», подруг-сплетниц с кредо «обо всем на Свете», руководство, которое считает, что у него есть единственный сотрудник — «КругоСветка».

На работе я всегда считала, что Света может отключиться за неуплату и что Свету нужно расходовать экономно. А в личной жизни, что лучиков Светы заслуживают только настоящие мужчины. И может быть, Света, как лампочка, светит всем, но греет далеко не каждого.

Эльф явно возомнил себя солнышком, вокруг которого должны вращаться все другие планеты. Но опыт подсказывал, что как только мужчина решает, что он — солнышко, заставляя вращаться вокруг себя с тарелкой, носками, трусами, полотенчиками, его спутнице лучше поискать другую галактику.

— Я что-то не могу понять, где тебя угораздило простудиться? — вздохнула я, жалея, что выбросила коробку из-под холодильника. Мало ли, вдруг пригодилась бы? Судя по тому, как тут страдают, мне придется идти на помойку и искать еще какую-нибудь коробочку, ибо денег на достойные похороны нет. Я прикинула, поместится ли эльфик в коробочку из-под микроволновки? Сомневаюсь, но попробовать можно.

— Не знаю… Там дуло… Ты ушла, а мне дуло… — жалобно всхлипнул эльф.

— А ты что? Не мог окно закрыть? — поинтересовалась я, готовя медаль «За самостоятельность», которая вручается павшим смертью храбрых возле кастрюли с холодным супом, истекшим слюнями рядом с сухими макаронами и погибшим от холода без одеяла, которым их вовремя не накрыли заботливые руки.

— Я думал, что ты обо мне позаботишься, — вздохнул Ипохондриэль, глядя на меня с немым укором. — А ты не позаботилась… Вот я и заболел… И теперь мне очень-очень плохо…

Эй, совесть! Тут к тебе взрослый, половозрелый, дееспособный мужик взывает. О нем заботиться надо, с котлетой за ним бегать, окна прикрывать, чайник ему кипятить, попу подтирать. Совесть подавилась, высказывая свое «фе». Она прекрасно понимала, что в мужчинах, как и в женщинах, должна быть изюминка. Но некоторые изюминки шевелят усами и прячутся под плинтусом, стоит включить свет здравого смысла.