Венец безбрачия

— Послушай, я тут ухаживать пытаюсь! Что тебе не нравится? Я, между прочим, никогда таким не занимаюсь! Это ниже моего достоинства бегать за женщинами! — вспылил некромант, исчезая. — Я тебе поесть приготовил! Приятного аппетита!

Я поплелась на кухню и увидела кастрюлю, крышечку которой любопытство требовало приподнять в срочном порядке. Внимание! Игра! Вопрос первый: «Что у нас под крышечкой?» «Супчик!» — сказали глаза. «А какой?» — поинтересовался сонный мозг. «Со свининой и курицей!» — заметили глаза. «Уха!» — предположили обонятельные рецепторы. «Он съедобный?» — опасливо спросил мозг. «Сомневаюсь!» — простонал желудок, пользуясь поддержкой пищеварительной системы.

Крышечка снова упала на останки Огребублика, заставляя меня задуматься о вечности. Покойся с миром… Кадавр бегал по кухне и требовал, чтобы я с ним поиграла. И погладила сразу по двум головам.

— Погуляй с ним! — приказал некромант, появляясь из ниоткуда посреди кухни. — Не видишь, он на улицу хочет?

И что с того, что он на улицу хочет? Я тоже очень хочу на улицу!

— Учти, сбежишь — я тебя из-под земли достану! — пригрозил Энивальд. И самое интересное, что я поверила, представляя посмертное глумление над моими несчастными останками.

В моем взгляде читался весь драматизм Большого театра. Прикинув, как обрадуются соседи, узнав о том, что я завела себе питомца, представив реакцию прохожих, я молча повязала поясок от халата на одну из шей кадаврика. Вторая голова у нас на вольном выгуле и выпасе…

Кадаврик зашелся от радости, дергая меня к двери. В гулком подъезде было слышно, как гремят косточки. А теперь момент истины! Солнышко ярко ударило в глаза, заставив зажмуриться.

— Недокармливает собаку, — заохала Матвевна, всплеснув руками. — Так и знала, что живодерка! Посмотри, кожа да кости! А я-то думаю, что там по ночам воет!

— Вот кто мне всю клумбу обгадил! — заорала вторая старуха, поправляя платок. — Каждый день под моими окнами туалет разводят! Совести нету! Сруть и сруть! Шарятся и шарятся! Все георгины поломали!

Я что-то не помню, чтобы у нас тут под балконами был уютный сад. Максимум, что могло прорасти, — это сорняки и окурки.

— Бессовестная! — охали старухи, пока кадавр тянул меня в сторону кустов. Не знаю, что он там собирался делать, поскольку пищеварительный тракт у него отсутствовал, однако кусты нас манили как заговоренные.

— Хосю такую сюку с ба-а-антиком! — раздался плаксивый детский голос. — Ма-а-а! Сюку с бантиком!

— Не сюку, а шту-у-уку! — поправил женский голос.

Я обернулась и увидела карапуза, который тыкал пальцем в меня, пока его волокли в сторону магазина. На футболке у меня сзади красовался принт в виде банта. Да, малыш, ты прав. Я не пушистый зайчик, а редкостная «сю-ю-юка», поэтому у меня не задерживаются ни мужчины, ни критические дни!

— Ну все! Подышал воздухом? — сардонически заметила я, понимая, что гостей у меня дома больше не соберешь. — Теперь домой!

— Недокормыш! — охали бабки. — В милицию надо позвонить! Бедное животное… Как же оно настрадалось… За что ж ей такие мучения?..

Это вы мне? Я не знаю, за что мне такие мучения, но настрадалась я похлеще Нострадамуса.

Я упорно тянула чудовище домой, оглядываясь в надежде, что мимо будет проезжать цирк и захочет забрать этого урода за умеренную плату. С моей стороны! Да я даже кошелек готова вытрясти, лишь бы… Кадавр дернулся и натянул пояс от халата, не желая уходить в скучную и облезлую квартиру!

— Замучила бедную кошечку… — причитали бабки. — Поди ж, совсем отощала…

— Эй, ты хоть помяукай ради приличия, — язвительно заметила я, глядя на две черепушки, которые никак не могли определиться, куда им идти. Одна голова настаивала на продолжении прогулки, другая срочно требовала идти домой.

— Помнится, была кошечка у меня, так померла, — вздохнула Матвевна, подводя вполне закономерный итог кошачьей жизни. — Я ее и рыбкой кормила, и пирожками, и суп варила из очисток картофельных, и молочка давала… А как заболела, так все таблетки на нее извела. И горчичники ей ставила, и банки, и таблетки от кашля давала, растирала барсучьим жиром, капала ей из пипетки марганцовку. Потом кричит, словно сердце схватило. Ну я ей корвалолу… Лечила-лечила… А что вы хотели? Ветеринары нынче дорогие! Да и я бы свою Мурку этим живодерам не отдала… Видишь, здоровьем слаба была… Сроду. Сердце! Помучилась немного и померла… Молодая кошка была… Сколько ей было?.. Три года… Кажись, три… Взяла бы я сейчас котенка, да здоровье уже не то.

Мне кажется, что в этот момент даже кошки рожать перестали.

— Эх! — махнула рукой Матвевна, опершись на палочку. — Была не была… Скучно мне одной. Светочка, когда котята будут, пойдешь топить, всех не топи! Мне одного оставь…

Нет, я лучше буду гуманистом. Нельзя его одного оставлять.

— Ты у нас кто? Мальчик или девочка? — поинтересовалась я у твари, которая одинаково подходит под две пословицы: «горе от ума» и «одна голова — хорошо, а две лучше». Мне, разумеется, не ответили. В итоге головы посовещались и решили идти домой. Правда, мне пришлось слегка подтолкнуть их к правильному выбору. Ногой.