Венец эволюции (СИ)

Первым делом я направился к военным. Пускать меня по началу не хотели, но я же и сам бывший военный, прояснил по пунктам что мне надо, рассказал о своей службе в полку Оболенского, трагично поведал о смерти Смоленко, после чего с трепетом уделил пару слов покойному Самсонову, который и отправил меня в академию, после чего показал студенческий билет.

Пара минут и вуаля, солдат уже ведёт меня на встречу с полковником, хотя до этого рассказывал мне, что нужно записаться и всякое такое. Всё же Смоленко был очень известен, как и Оболенский, и Самсонов, какие только про них байки не ходили как среди народа, так и среди военных, многие из которых служили с ними ещё в прошлых войнах. В общем, Фамилии эти известны. Да и по мне видно, что я не шутник там какой-нибудь.

— Добрый вечер, ваше высокоблагородие.

— Добрый, — хмуро ответил Андрусенко Георгий Флорович, также успевший побывать на фронте, но после тяжёлого ранения отправленный в тыл в первые дни войны.

В зубах его находилась сигара, а судя по количеству дыма в кабинете, курил он на протяжении всего дня и не проветривал комнату.

Я же молча поставил бутылку шустовской водки. Вообще, денег у меня хватило бы и на зарубежный алкоголь, однако в Российской Империи с относительного недавнего времени даже дворяне стали отдавать предпочтение отечественной выпивки. Во многом на это повлиял сам Государь, личным примером, а затем подтянулась и гвардия, после чего и все остальные.

В результате дворяне стали крымские вина, да водку Смирнова и Шустова. Так что, подарив зарубежный алкоголь меня бы просто не поняли. Нет, заграничные вина тоже завозились, шампанское там, коньяк порой и даже виски появлялся, но куда реже.

Так что я отправился в Елисеевский, да купил там бутылку Шустова. Заплатил прилично, однако иначе никак. Ведь в Петрограде был фактически только один престижный и элитарный магазин, Елисеевский.

— За Веру, — первым произнёс тост Андрусенко.

— За Царя, — уже мной был произнесён следующий тост, ведь после первой и второй промежуток небольшой.

— За Отечество, — вместе произнесли мы.

— Так значит это про тебя слухи ходят? — спросил Андрусенко, который как и я не закусывал.

— Смотря какие, но врать не буду, отличился я множество раз.

— А руку, наверное, в сражении за Кёнигсберг потерял?

— Нет, по неопытности в начале войны ещё, в Ольшинене. Прыгнул на немца в экзоскелете, вонзил штык-нож ему в шею, а затем он взорвался.

— И выжил?

— У меня барьеры мощные, могу выстрел из орудия выдержать.

— Верю, — кивнул Андрусенко. — Я тоже могу, но вот со скоростью их создания проблемы. На войне я ещё капитаном был, вёл солдат в бой, а затем взрыв сбоку. У меня вся энергия на фронтальные барьеры, в результате нога в фарш превратилась. Так и навоевался. Затем меня повысили, отправили в штаб, а затем и вовсе в тыл. Теперь сижу здесь, в столице, слежу за безопасностью, душу революционеров.

— Серьёзно всё?

— Очень. Бунты то и дело по всей стране вспыхивают, забастовки. Мы их сажаем, а они сбегают и по новой. Ленин ещё этот в своей Швейцарии что-то никак не угомонится. Не дай Бог начнётся чего, и он вернётся, так… Ай, — Андрусенко махнул рукой и налил ещё по одной. — За Самсонова, нашего славного генерала, царство ему небесное.

— Это верно.

— Что же, а теперь перейдём к делу. Ты же ко мне не поболтать пришёл.

— И это верно, — повторил я, опуская рюмку. — С Орловыми-Сухановыми поссорился я. Конфликт будет.

— Орловы-Сухановы? Хм… знаю таких, хороший был род. Был. Помощь нужна?

— Нет, Георгий Флорович, нужно чтобы вы отвернулись, а дальше я сам.

— Третьи лица под угрозу не ставь и всё будет. По крайней мере на моём участке тебя не прижмут. Впрочем, как Орловых-Сухановых, за них уже тоже попросили, — Андрусенко кивнул в сторону края своего рабочего стола, где лежало вскрытое письмо.

— Благодарю.

— Нет, Саш, благодарности мне не нужны.

И полковник улыбнулся, после чего откинулся на своём стуле, вернул в зубы сигару и начал сверлить меня взглядом.

— Чем могу помочь? — намёк я понял сразу.

— Ты же в академии учишься, в общежитии живёшь, со многими уже познакомился.

— Так.

— Есть некоторые ученики, которые, чуется мне, с революционерами связаны. Некоторые из них дворяне. В плане, и до этой реформы они дворянами были, а не как ты и другие. Понимаешь?

— Не уж то и внутри дворянства раскол?

— А то… это уже стало проблемой и на фронте. Генералы ссорятся, кто-то хочет подписать перемирие, другие желают идти до конца. К некоторым уже посылают письма революционеры. Смутное время, очень смутное. И опасное. Кроме того, на территории академии у меня власти нет. Гвардейцы никого не пускают, а императорская семья меня игнорирует. Но я же знаю, что ублюдков там полно. И их нужно брать, пока они не распространили заразу.

— Понимаю. Хотите, чтобы я стал вашими глазами в академии?

— В точку.

— Что же… ничего сложного. Но тогда вы замолвите за меня словечко и в полиции.

— Ну разумеется, — широко улыбнулся Андрусенко, после чего достал из-под стола костыль и поднялся на ноги, вернее на одну ногу и протез, после чего протянул мне руку.