Венец Гекаты

— Да вот, знаешь, хотел проследить судьбу нескольких вещей… — начал Старыгин. — Кое-какие предметы из обстановки этого дворца…

— Что тебя конкретно интересует? — Татьяна перешла на деловой, сосредоточенный тон. — Ведь в этом дворце обстановка неоднократно менялась. Одно дело — обстановка первой четверти девятнадцатого века, когда здесь жили Нарышкины, другое — во второй половине века, когда дворец перешел к Шуваловым…

— Наверное, то, что меня интересует, относится к началу девятнадцатого века.

— То есть к тому времени, когда здесь жила Мария Антоновна Нарышкина с мужем?

— Мария Антоновна? — переспросил Старыгин. — Знакомое сочетание имени и отчества!

— Ну да, Мария Антоновна Нарышкина, фаворитка Александра Первого. Удивительной красоты была женщина!

— А ты не знаешь — она увлекалась музыкой? Дело в том, что мне попался на глаза клавесин, украшенный гербом Нарышкиных, так вот, я хотел бы узнать, где он стоял и с какими предметами мебели мог соседствовать?

— Клавесин Марии Антоновны? — Глаза Татьяны загорелись. — Вот бы мне такой в коллекцию!

Старыгин оглядел завалы мебели и подумал, что вряд ли это безобразие можно назвать коллекцией. Татьяна перехватила его взгляд и залилась краской:

— Да, я понимаю, у меня здесь нет порядка, но это — не моя вина! Мне выделили только одну комнату, и я пытаюсь сохранить здесь самые ценные предметы. А то, понимаешь, приезжают дикие люди с разных концов света, некоторые буквально вчера выбрались из каменного века, приличной мебели в глаза не видели и обращаются с красным деревом и палисандром как с сосновыми табуретками.

Старыгин вспомнил чернозубых посетителей, с которыми он столкнулся в холле, и посочувствовал Татьяне.

— Можешь себе представить, в прошлом году приехала делегация с Маркизовых островов, так они потребовали, чтобы в их честь посреди колонного зала развели костер! Оказывается, у них принято так делать в случае приема важного гостя. Причем на этом костре полагается поджарить кого-нибудь из принимающей стороны. Чтобы потом подать его к столу. Ну, на этом они настаивать не стали, уже были наслышаны, что у нас это не принято, а костер требовали… так я еле отстояла ампирный мебельный гарнитур!

— Ужас какой! — посочувствовал коллеге Старыгин. — Так что насчет клавесина? Не знаешь, где он мог стоять?

— Клавесин, клавесин… — забормотала Татьяна и углубилась в мебельные завалы.

Через несколько минут откуда-то издалека до Старыгина донесся ее приглушенный голос:

— Дим, пробирайся сюда! Я кое-что нашла!

Дмитрий Алексеевич двинулся на голос, боком протискиваясь между креслами и столами.

— Осторожнее около круглого шкафа! — предупредила его Татьяна из самого дальнего угла комнаты. — У него верхняя дверца падает в самый неподходящий момент.

Предупреждение оказалось очень своевременным: Старыгин как раз пробирался мимо ампирного шкафа, отделанного бронзой, с круглым верхом, напоминающим античный храм. При приближении Старыгина передняя часть храма, игравшая роль дверцы шкафа, со скрипом откинулась, едва не опустившись ему на голову. К счастью, Старыгин был предупрежден и успел перехватить дверцу рукой. Чертыхнувшись, он поставил ее на место и продолжил свое опасное путешествие.

— Я здесь, сверни налево! — окликнула его Татьяна, и он наконец увидел ее. Его однокурстница стояла перед низким диваном, на котором была установлена картина в резной раме.

Картина приковала к себе взгляд Дмитрия Алексеевича.

Точнее, не картина, а лицо изображенной на ней женщины. Яркое, выразительное, поражающее незамутненным сиянием молодости и в то же время — каким-то врожденным величием. Темно-синие, как предгрозовое небо, глаза удивительно гармонировали с поразительной белизной кожи и темными вьющимися волосами. В лице этой женщины были и юношеская свежесть, и зрелая аристократическая красота. Даже чуть тяжеловатая нижняя губа нисколько не портила ее, только придавала лицу немного капризное, самонадеянное выражение.

— Кто это? — спросил Старыгин, любуясь портретом.

— Ага, вижу, и ты не устоял перед ее красотой! — усмехнулась Татьяна. — Это она, бывшая хозяйка нашего дворца, Мария Антоновна Нарышкина, фаворитка императора Александра Первого…

— У императора губа была не дура! — восхищенно проговорил Дмитрий Алексеевич.

— Это точно. Но ведь ты, кажется, интересовался клавесином?

Старыгин с трудом оторвал взгляд от лица красавицы и присмотрелся к фону картины.

Мария Нарышкина была изображена в нарядной, богато обставленной комнате. Она стояла, облокотясь на ампирный секретер красного дерева, позади нее виднелся букет чайных роз, которые своим нежным сиянием подчеркивали удивительную белизну ее лица. В глубине комнаты, чуть в стороне от героини, виднелся музыкальный инструмент, на котором стояли раскрытые ноты. Приглядевшись к этому инструменту, Старыгин с удивлением и радостью узнал клавесин — тот самый, который он видел в антикварном магазине Пауцкого. Те же плавные изгибы корпуса, та же изящная резьба боковых панелей — вне всякого сомнения, это был тот самый инструмент!