Венец лжи (ЛП)

Мне ужасно хотелось схватить его за руку, обнять, но, увидев вокруг столько осуждающих глаз, я оцепенела. Я никогда себе этого не прощу. Что не протянула руку, когда он больше всего во мне нуждался.

— Пожалуйста…скажи мне свое имя. Я найду адвоката. Мы снимем с тебя эти глупые обвинения.

— Ладно, время вышло, — офицер шагнул вперед, схватил незнакомца за локоть и потащил прочь.

На глаза навернулись слезы. При мысли о том, что я никогда больше его не увижу, мною овладели нерешительность и страх.

— Пожалуйста! Как тебя зовут?

Не сводя с меня глаз, незнакомец споткнулся от очередного толчка. Он казался опечаленным, разозленным, потерянным и смирившимся. Столько эмоций сразу.

— Было классно, пока все не кончилось.

— Скажи мне!

Но он лишь хмуро улыбнулся, пытаясь скрыть проступившую на лице скорбь.

— Мне очень понравилось целоваться с тобой, Элль.

А потом офицер развернул его и повел в темноту.

Глава десятая

Дорога домой стала одним из самых тяжелых переживаний в моей жизни.

Дэвид не произнес ни слова; он просто вел машину со стальной сосредоточенностью и дальновидным молчанием. Он не задавал вопросов. Не требовал отчета от полиции. Он просто проводил меня из парка так, будто я вышла из «Бэлль Элль» после работы.

Дэвид не стал комментировать тот факт, что меня застукали с мужчиной. Он вообще ничего не сказал, кроме просьбы быть осторожнее, когда я забиралась на заднее сиденье «Рендж Ровер — Спорт».

Подъехав к нашему особняку, Дэвид заглушил мотор и вышел из машины. Мгновение спустя, он распахнул передо мной дверь и кивнул в темноту.

— Спокойной ночи, мисс Чарлстон.

— Спасибо, Дэвид. Вам тоже.

Я не стала спрашивать, будет ли он распространяться на этот счет. Мой отец должен знать. Я не смогу держать в секрете свои ночные приключения. Но, по крайней мере, никто из них не узнает о переулке и о том, как я встретила незнакомца.

Дэвид снова кивнул и запрыгнул обратно в «Рейндж Ровер».

Я гордо вскинула подбородок, хотя сердце бешено колотилось при мысли о том, что теперь будет с незнакомцем. Неужели он сейчас в тюрьме? Пойдет ли он под суд? В чем его обвиняют?

Но эти вопросы пришлось отложить, потому что, как только я поднялась по ступенькам и вошла в дом, в котором выросла, передо мной возник отец и заключил меня в стальные объятия.

— О, черт возьми, Элль. Пуговка, где ты была?

Сегодня я даже не могла поддразнить его за это ужасное прозвище. Я обняла его в ответ, опустошенная и смущенная, потерянная и грустная.

— Папа, со мной все в порядке.

— Ты сбежала! — он отстранился, в его глазах вспыхнули боль и досада. — Зачем ты это сделала? Да еще в твой День рождения, не больше, не меньше.

Я высвободилась из его объятий.

— Я не сбегала.

Я скинула кроссовки и побрела в гостиную, которая все еще хранила воспоминания о моей матери. От нетронутых кремовых льняных кушеток до белой тюли, драпирующей оконный проем. В углу, рядом с украшенным резьбой камином, стоял небольшой рояль, а приставные и журнальные столики были с дизайнерским шиком заставлены безделушками, привезенными родителями из путешествий.

В памяти всплыли мои уроки игры на фортепиано, и пальцы проиграли воображаемый аккорд, перетягивая на себя внимание, хотя больше всего на свете мне хотелось разрыдаться.

Папа прошел за мной в комнату и уселся в свое мягкое кресло, которое давным-давно смялось и просело под его весом.

— Где ты была, Элль? Ты говоришь, что не сбегала, но тебя нашли в Центральном парке. В час ночи! Ты знаешь, как это опасно? — он окинул меня взглядом. — И что, черт возьми, на тебе надето?

«Черт, Дэвид уже ему рассказал».

Я посмотрела на черную куртку, которую не могла расстегнуть, иначе он увидел бы мой разорванный топ и синяки. Узкие джинсы были перепачканы грязью и шоколадом. Я была так не похожа на его прежнюю дочь. Дочь, которая не вылезала из каталогов модной одежды и больше всего на свете боялась, что у нее не хватит товара на рождественские распродажи. Я не должна мечтать о мужчине, который на вкус как шоколад и поцелуй под звездами на бейсбольном поле.

Неужели это действительно произошло?

Все это было на самом деле?

Я вздохнула, понимая, что прежде чем озадачить его дальнейшей судьбой незнакомца, мне придется поунижаться.

— Прости меня, папа. Мне… мне хотелось посмотреть, каков мир для обычных людей, а не для богатой наследницы.

Отец тяжело вздохнул.

— Зачем?

— За тем, что мне девятнадцать, а я ни разу не гуляла по городу одна. За тем, что я управляю миллиардной компанией и никогда не была на вечеринках, не сплетничала с девочками, не целовалась с мальчиками, — я подняла глаза, умоляя его понять. — Мне хотелось побыть нормальной…всего несколько часов.

Он снова вздохнул.

Затем тяжело откинулся на спинку кресла, и наступила тишина. Какой бы гнев ни испытывал мой отец, он уже утих.

Таков был мой папа.

Он редко злился, а если такое и случалось, то ненадолго. Чувство вины было намного хуже, потому что теперь гнев отца утих, и на меня обрушились его домыслы и разочарование.