Венец Прямиславы

Ростислав обернулся: про то же самое он только вчера вечером слышал от боярина Милюты. Вот только Милюта не знал, что похищенную княгиню увезли не назад в Берестье, а сюда.

– Так она здесь? – недоверчиво воскликнул Ростислав.

– Тише! – опять взмолилась Прибава. – Не кричи, а то услышит кто-нибудь! Ее от тебя прячут, а я по дружбе тебе говорю! Здесь она, той же ночью сюда привезли.

– А почему сюда?

– Сотник Мирон в Берестье ее не везет, чтобы, значит, с князем Юрием торговаться и князю Юрию-меньшому хоть какой-нибудь плохонький городок выторговать.

– А ну-ка показывай! – Ростислав встал из-за стола.

– Нет, нет, княже, не так! – Прибава даже осмелилась взять его за плечо, словно пытаясь усадить обратно. – Если кто-нибудь узнает, что я тебе про нее рассказала, мне не жить! Нет, ты уж сам! Вот что я тебе советую: оставайся ночевать и требуй, чтобы тебе в горнице постель устроили. – Ключница показала глазами на потолок, над которым располагались верхние помещения. – Мирон будет спорить, не пускать, а уж как его одолеть, я тебя учить не буду, сам справишься.

Ростислав не стал спорить, но теперь его взгляд то и дело устремлялся вверх, точно пытаясь сквозь потолок проникнуть в горницу. Слова ключницы подтверждали и женское лицо, мелькнувшее в окне, и выразительные гримасы Тешилы. Оглядевшись, Ростислав кивком подозвал отрока, который сидел на полу с бычьей костью и горбушкой хлеба, дожидаясь, когда князю понадобятся его услуги. Перехватив взгляд Ростислава, Тешило тут же сунул остатки добычи в сапог, размашисто вытер ладони о подол и подскочил к князю, всем видом выражая готовность кинуться хоть в огонь.

– Что ты мне во дворе рожи корчил и на окно кивал – кто там был? – тихонько спросил Ростислав. – Женщина?

– Ага! – Тешило с готовностью кивнул. – Девица. Все на тебя смотрела.

– Красивая?

– А то как же! Чисто царевна! – Едва ли отрок сквозь слюду хорошо разглядел девушку, но любое женское лицо в окне высокого терема само собой кажется красивым.

Ростислав кивнул и отпустил его. Он еще не был уверен, что отец прав в своем намерении подружиться с Мономашичами, но расстроить союз последних с Изяславичами считал делом правильным. Тем более когда того же хочет сам князь Вячеслав. Значит, его дочь следует отвезти к отцу и не допустить, чтобы она опять попала в руки мужа.

Да и поглядеть на нее было любопытно. Может, она и не так красива, как цареградская царевна, но все-таки…

Почти весь день три пленницы просидели взаперти, прислушиваясь к шуму и голосам во дворе и внизу в гриднице. Незадолго до сумерек, когда всем трем уже настоятельно хотелось выйти, замок опять загремел и к ним почти ворвался сотник Мирон. Прямислава готова была напуститься на него: как он смел запереть княгиню! – но сотник, не давая ей слова сказать, метнул на ближайшую лавку целый ворох каких-то тряпок.

– Вот! – выдохнул он.

– Это еще что? – возмутилась Прямислава. – Что ты притащил?

– Одевайся, княгиня! – Мирон нашел взглядом Крестю. – Одевайся, а то дойдет дело до греха!

– До какого еще греха? Ты очумел! – Зорчиха приподняла за рукав какую-то серую рубаху из простого небеленого холста. Рубаха была вся в пятнах, вышивка на вороте и на плечах выцвела и излохматилась. – Что ты за дрянь приволок? Зачем такое княгине? Полы, что ли, подтирать? Дай хоть в нужник сходить, ирод!

– Да этот… – Мирон беспокойно оглянулся назад, на дверь в верхние сени. – Выйдете сейчас, мать, не волнуйся. Сухман Одихмантьевич этот… Ночевать здесь хочет, проклятый, да требует, чтобы ему горницы открыли. Я, говорит, не такого рода, чтобы где-то в черной клети ютиться… В болото бы ему к лешему! Ну что ты с ним поделаешь, чтоб его черти взяли, у него же такая силища! Не драться же мне с ним! – Мирон в отчаянии хлопнул себя по бедрам, всем видом взывая к сочувствию. – Вот, за грехи мои, навязалось мне на голову беспокойство! Помилуй, Пресвятая Богородица! Надо тебе, княгиня, где-то пересидеть это время, пока не уберется. Я думал, здесь тебя не тронут, так ведь лезет, бес проклятый, в горницы! Я обещал, что сейчас приготовим ему лежанку, Прибавка за периной побежала.

– Где же я пересижу? – подала голос Крестя, вспомнив, что княгиня сейчас она.

– Надевай вот это и посиди пока в клети. А там, Бог даст, я тебя со двора выведу, побудешь пока у смердов у кого-нибудь.

– Ты сдурел совсем! – воскликнула Прямислава. – Чтобы княгиня да в простой избе сидела, в вонище, со свиньями вместе, дым глотала!

– Дымной горести не терпеть, тепла не видать! – пословицей ответил Мирон. – Не гневайся, княгиня, что же делать! Лучше в дыму чуть-чуть посидеть, чем этому бесу лешему в руки попасть!

– Да кто же он такой?

– И ты одевайся, красавица! – вместо ответа сказал ей Мирон. – Увидят твой подрясник, догадаются, что ты из монастыря, а там и до прочего дойдут. Не надо гусей дразнить, побудете обе как бы холопками…

– Я? – Прямислава пришла в негодование. – Чтобы дочь Вячеслава Владимировича туровского холопкой прикидывалась! Окстись, очумел, ей-богу!