Венец Прямиславы

– Что с него взять – половец он! – вставила Аграфена. Княгиня не любила младшего деверя: он не сделал ей ничего плохого, но она изначально привыкла к мысли, что ее мужу придется всю жизнь сражаться с Ростиславом за владения, а дети Ростислава будут сражаться за то же самое с ее детьми. – Мать его была поганой[23], и братья ее до сих пор в поганстве пребывают, у себя в степи живут и жрут всякую дрянь, хомяков и сусликов, тьфу! Может, она и опоила мужа чем, чтобы все имение ее сыну досталось!

– Ничего, Владимирко, Бог милостив, Он твой род от врагов защитит и крепко утвердит на престоле отцовом и дедовом! – со вздохом ответил на это Юрий. – А вот мне, грешному, худо приходится! Не дождаться мне детей и внуков, не увидеть рода продолжения! Как ни кайся теперь, а беды не поправить. Одно остается – в монастырь идти, иного нет мне приюта, грешнику проклятому! – с чувством, со слезами в голосе продолжал Юрий, ударяя кулаком в золотой образок святого Георгия на груди. – Беззакония мои превзошли главу мою, и бремя тяжкое меня отягчает!

– Что же ты так казнишься, брате? – Владимирко, в свою очередь, сделал участливое лицо. Он понимал, что опальный берестейский князь приехал к нему не просто так, на поминальные блины, и хотел скорее вызнать, что у того на уме. – Сердце не камень, еще помиришься с Вячеславом, и даст он тебе какой-нибудь город, у него ведь много!

– С Вячеславом я примирился, Божьей милостью. – Юрий немного успокоился и поправил нагрудный образок. – Поцеловали мы крест на мире и любви, да вот дочь свою, законную мою супругу, не пожелал он мне отдать. Лань моя нежная, любезная моя серна, горлинка моя желанная, увижу ли я тебя еще! – Он прижал руки к лицу, словно в усилии удержать слезы. – Уж как я любил ее, и как она, моя жемчужинка, ко мне стремилась! Воспитана она в страхе Божьем, никогда не преступила бы заповеди, если бы не Вячеслав. Только бы мне вызволить мою овечку из пасти сего льва рыкающего, и тогда держал бы я ее у самого сердца, и благословил бы нас Господь потомством, и род бы наш умножился! Кто бы мне помог вернуть мою горлинку, что плачет теперь на сухом дереве, у гнезда разоренного, того я бы до смерти почитал как отца!

– Даже не знаю, что и сказать тебе, Юрий Ярославич! – Владимирко качал головой, не в силах так сразу придумать что-нибудь, что принесло бы пользу и гостю, и ему самому. – Попробовал бы помирить вас, да не уверен, станет ли слушать меня Вячеслав.

– Нет, он как кремень, слушать ничего не хочет, уже и к митрополиту в Киев послал! – глухо отвечал Юрий, не отнимая ладоней от лица. – Просил его сам епископ туровский, просили все попы и игумены, просили бояре и старейшины – никого не желает слушать! Нет, выдадут мою горлинку за другого, опозорят, а я в монастырь пойду! Нет мне в миру больше жизни! Прощай, Владимирко! Благослови тебя Бог, не дай дожить до моего горя!

– Погоди, Юрий Ярославич, не сокрушайся, отчаяние ведь великий грех! – Владимирко поймал гостя за руку. – Отдохни, утро вечера удалее, а завтра еще поговорим. Глядишь, и наставит Господь.

К следующему дню Юрий Ярославич несколько успокоился и уже не впадал в такое бурное отчаяние, но его уныние ничуть не развеялось. Вызывая слезы на глазах благочестивого Владимирка и княгини Аграфены, он с тоской говорил о своей любви к жене, о позоре, который ждет их обоих, если она при живом муже будет выдана замуж еще раз, о том, что для обоих разлученных супругов единственным прибежищем от горя и греха остается монастырь.

– Ведь сосватает ее Вячеслав, видит Бог! Как получит разводную грамоту, сей же час сосватает! – горестно приговаривал Юрий. – Горлинка моя кроткая, безответная! Вот хоть твой брат-половец если посватается – Вячеслав сразу отдаст! Ни на мольбы, ни на слезы ее не посмотрит – впихнет мою жемчужинку в пасть свиньям! Еще доживу я, горемычный, услышу, как на ее свадьбе крещеный люд веселиться будет, а сам не смогу даже повидать ее, бедную! А Вячеслав только рад будет, да и половец тоже. С таким-то тестем он не только Перемышль, а и прочие города заберет, и вас еще с женой и детками невинными из дому прогонит!

– Что ты говоришь такое! – Владимирко вытаращил глаза и вскочил. – Половец на дочери Вячеслава туровского жениться хочет?

Юрий этого еще не говорил, но отрицать и не думал.

– Зачем ему еще жениться, и так обойдется! – заметила княгиня Аграфена, обеспокоенно поглядывая на того и другого. – Один раз венчался, да не дал Господь – значит, нет его воли! Зачем еще Бога гневить?

– Ростислав хочет твою жену сватать? – От ужаса Владимирко забегал по горнице. – Ты верно знаешь?