Венец славы: Рассказы

На некотором расстоянии я вижу женщину… Она стоит неестественно замерев, совсем одна и наблюдает за нами. Стоит, точно окаменев, туфли у нее на низких каблуках, темное пальто застегнуто под самое горло, вся очень подтянутая и элегантная. Ловлю себя на мысли, что я разочарована: она не так уж красива.Но вообще-то мне не разглядеть ее лица сквозь толпу, забившую холл. От присутствия этой женщины мне становится нехорошо. Я хочу показать ее отцу.

Но он, кажется, не замечает ее. Глаза его шарят по холлу, у него привычка разглядывать людей и всматриваться в каждого, кто входит, но на этой женщине его взгляд не задерживается.

Мы садимся в такси и уезжаем. Дорога от отеля до зала заседаний дает мне некоторую передышку. Время от времени отец о чем-нибудь меня спрашивает, словно боится потерять меня. Или просто поглаживает мою руку.

К нам устремляются фоторепортеры. Им нужен только мой отец, и они лавируют в толпе, чтобы в кадр не попали другие люди. Отец привык быть в центре внимания, он приветливо машет рукой, но не замедляет шаг. Ему некогда: он человек, которому всегда некогда и которого постоянно где-то ждут. Я окидываю взглядом тротуар, я ищу того, кто здесь за нами следит. Я почти уверена, что снова увижу эту женщину, только, конечно, ей не добраться сюда так быстро. Есть ли в этой толпе убийца, тот, который когда-нибудь выскочит вперед и убьет его? Даже на лице отца сквозь маску жизнерадостности проступает страх.

Он тоже ищет глазами убийцу.

На балконе возле меня садится один из его коллег. «Ваш отец удивительный человек», — сообщает он мне. Заседание начинается. Докладчики говорят очень долго. В зале не прекращается движение, входят и выходят зрители, адвокаты встают с мест и советуются друг с другом, члены комитета уходят и снова возвращаются. Я понимаю, что никто здесь не настроен ничего решать.

— Господин председатель, — говорит отец, лишь слегка приподнявшись со стула, — позволю себе не согласиться…

Я смотрю по сторонам и вижу ее. Она в самом конце зала. Она стоит одна, слушает, что говорит мой отец. Она замерла. Эта женщина — загадка моего рассказа! Я наблюдаю за ней: ее внимание поглощено только моим отцом.

Она глядит на него не отрываясь. В этом зале для нее больше никого не существует. Глаза у нее большие, с желтинкой, они ярко блестят.

«Ты очень меня ненавидишь?» — вот что он должен спросить у каждой из них.

В субботу и воскресенье мы кочуем с приема на прием. Отец очень красив, он взбудоражен успехом. Я сижу и слушаю, как он громко рассуждает об ужасной, невообразимой катастрофе, ждущей Соединенные Штаты. Я слушаю его друзей, они с ним согласны. «Все движется на огромных скоростях, курс сейчас меняется каждые пять-шесть лет, новые методы разрабатывают, пускают в ход и предают забвению… ничто не стоит на месте», — говорит он. Эти разговоры очень важны, они определяют положение в мире.

— А ты правда считаешь, что все так уж плохо? — спрашиваю я, когда мы остаемся вдвоем.

— Неужели ты слушала эту чепуху? — поддразнивает меня он.

Меня сажают в такси, меня высаживают из такси. Потолки в отеле очень высокие. В меню закусок, которые можно заказать в номер по телефону, читаю: порция хрустящего картофеля — один доллар. И все время тихо жужжит моторчик: специальная установка очищает воздух. Мы встречаемся в кафетерии и в конце концов выходим на улицу, но скоро снова садимся в такси. Один раз я случайно подняла голову и опять увидела ту женщину: мне не померещилось, это она. Она следила за нами. У нее под мышкой большая сумка.

— Там кто-то за нами…

— Что? — поворачивается ко мне отец.

— Там кто-то…

Но в это время таксист спрашивает, куда ехать, да и, если честно, мне нечего сказать.

Я молчу.

Вечер: нас проводят в гостиную, где очень много народа, квартира на самом верху небоскреба. Высоту ощущаешь физически: у всех какие-то вытянутые, зыбкие контуры, и кажется, что все ходят на цыпочках. Я внимательно наблюдаю за отцом: он стоит, окруженный людьми. Но здесь, в этой комнате, его ждет одна женщина, и когда он ее увидит, она посмотрит на него по-особенному. Они шагнут друг к другу, и взгляды их встретятся. Отец оживленно говорит, размахивая руками; задевает кого-то локтем, смеется и просит прощения.

Нахожу свободный стул и сажусь. Вечер тянется очень медленно. Я сижу одна, люди вокруг не обращают на меня внимания. Я спокойно сижу и жду. Отец иногда подходит ко мне, волосы у меня заплетены в косы, лицо по-девичьи целомудренно.

— Ты как, доченька, не скучаешь? — спрашивает он.

Женщин в этой комнате я расставила продуманно: одна здесь, одна там, одна в углу, одна приближается слева, одна уже рядом с ним, прижимается к нему, касается его руки — губки сердечком, трепетные ноздри.

Я подойду к отцу, я возьму его за руку и ласково скажу: Сейчас ты умрешь.

Мой взгляд неподвижен, глаза ничего не выражают, на лице заледенела улыбка, та самая, которую я переняла у других женщин.