Венец терновый

Юрий стоял у большого окна, закрытого вычурной деревянной рамой с пластинками стекла – в Галиче уже было поставлено на поток производство. Значительная часть листового стекла уже уходила на продажу за Донец, а возможно и дальше – ведь по стоимости привычные пластины слюды стоили примерно столько же, значительно уступая по прозрачности. Да и стеклянная посуда, пока простая, без вычурностей, уходила влет. Ее покупали, совершенно не торгуясь, приезжавшие из Слобожанщины торговцы.

Одетый в парадный кафтан, отороченный драгоценными соболями, Галицкий пристально всматривался в приближающуюся разноцветную кавалькаду. Князь Ромодановский ехал впереди, в украшенном шнурами кунтуше при богатом слуцком поясе, что показывал знатное происхождение – принятая в Малой Руси повсеместно пришедшая из Польши одежда. А вот сабли у князя не имелось – а это сразу говорило о многом. Демонстративно указывалось, что визит сугубо мирный.

«Доспехи сняли, из оружия у дворян только сабли, ружей ни у кого не видно, хотя пистоли в кобурах у седла имеются – но таковы местные реалии, без оружия никуда, в любой момент татары или ногайцы сюда заявиться могут. А вот парадные одеяния на повозках везли и только сейчас надели – хороший знак, полное миролюбие и уважение к хозяину».

Юрий покосился на Зульфию, вернее Софью, после крещения – после родов сына, названного Владимиром, молодая женщина расцвела. Да и поведение разительно изменилось – она стала настоящей правительницей, властно и крепко держала в руках Княжеский Двор, и побаивались ее слуги гораздо больше, чем самого Галицкого.

Две ее маленькие племянницы стояли рядом, тоже нарядно одетые – их статус в местном обществе также кардинально изменился. Никто «татарками» давно не именовал, а благодаря умело распущенному слуху, считали девочек незаконнорожденными детьми самого князя, которых он прижил, будучи в долгой крымской неволе.

Во дворе выстроились на конях волынские гусары – в руках пики с флюгерами, с красно-синей расцветкой и гербами. Да полсотни «надворных стрельцов» – в зеленых кафтанах, отороченные мехом и украшенные желтыми шнурами. Дороговатое вышло обмундирование, но Галицкий давно осознал, что и в здешнем мире понты дороже денег!

Настал главный момент – Юрий вышел на крыльцо через предупредительно распахнутую дверь, слева встала Софья с золотым кубком в руках, а справа Зерно, расфуфыренный как никогда – таким он его не видел еще. Постарался Смалец с образом – давешний казак почти полностью исчез, только вислые усы говорили о прошлой жизни. Но такие здесь повсеместно заводила как православная шляхта, так и казачья старшина.

Ромодановский удивил – хотя старик проехал во двор на коне, но не доехал до крыльца пять саженей, легко спрыгнул с седла. "Надворник" тут же проворно отвел вороного за поводья, жеребец недовольно фыркнул. А князь бодро пошел к крыльцу, когда Юрий сделал первый шаг, показывая уважение к пожилому возрасту знатного гостя.

Григорий Григорьевич резво поднялся на крыльцо, чуть склонившись в поклоне. Хрипловато произнес:

– Здрав будь, княже Юрий Львович. Прости старика великодушно, что без предупреждения приехал, но дела государевы!

– Рад тебя видеть, князь Григорий Григорьевич! Отведай вина с дороги дальней!

Следую стародавнему обычаю, Софья поднесла кубок – князь не чинясь его выпил, и следуя традиции расцеловал татарку, произнеся:

– Отменное вино, благородная боярыня.

«Оп-па на, да он в курсе многого. Интересно, сколько агентуры в Галиче сейчас обретает. Вестимо, что много, и не только московской, но и других государств. А Грицай пока ее не выявил – так, мелочь пузатая попадалась, а не знатные рыбины», – Юрий ответно поклонился Ромодановскому, и негромко произнес:

– Раз дело спешное, прошу в кабинет, князь. Отобедаем позже, княже Григорий Григорьевич, если ты не против. О твоих людях позаботится боярин Зерно, все с ними будет ладно.

– Благодарствую, княже.

Юрий пошел впереди, и вскоре подошел к кабинету, дверь отворил и пропустил вперед Ромодановского. Тихо закрыл за собой и подошел к столу, указав гостю на кресло.

– Видел я грамоты твоих пращуров с золотыми печатями хризовулами, венец короля Даниила Романовича и иные реликвии. И отец Изеиль многое о твоем роде и тебе самом поведал, княже. Да и победы твои над ногайцами и татарами говорят, что ты воитель славного и древнего рода, князь Галицкий и Волынский Юрий Львович!

Галицкий замер от сказанных слов, не решаясь присесть в кресло, ибо Ромодановский стоял перед ним. Князь ожесточился суровым морщинистым лицом, словно собираясь сказать ему что-то важное, набрал в грудь воздуха и решительно произнес:

– Не прав я, что слова обидные в своей грамоте тебе отправил, ибо в обман меня великий ввели дьяки Малороссийского приказа своей гнусной ложью! Потому прости меня, дурня старого, что хулительным словам поверил, «самозванцем» и «ляшским князьком» облыжно назвал. И завистникам твоим укорот сразу не дал, ибо гнусной клевете значение придал.