Венец творения

Да, это было возвращение к жизни. Кен знал, как сделать из мита ходячий муляж, но ни разу не видел обратного превращения. Перемены завораживали. Наконец самка освободилась, будто супраментал отдал ей похищенную прежде душу. У нее-то было всего ОДНО лицо – но и оно оказалось маской.

* * *

…Призрачный свет Обители навевал сновидения, которые, возможно, были фрагментами иного, нездешнего существования. Вероятно, Кен спал – или же был перенесен в такое место, о котором не имел представления. Защита, возведенная Святым, была прочна, как скала, и непреодолима, как вечность. Святой мог подарить краткую передышку, заставив ждать даже Смерть, Которая Приходит Сама По Себе…

Кен видел величественные, страшные, безумные сны: о потерянной земле, о черных городах, о войне, о Тенях, обреченных на изгнание… И если он спал, то свет постепенно проникал в его сны, а потом сами сны стали светом.

Этот свет пронизывал все уровни реальности, и Кен вдруг «увидел» лабиринт своей жизни с нестерпимой, беспощадной ясностью – словно прежде его раздробленная личность двигалась к неведомой цели несколькими путями одновременно, и многие Тени безнадежно заблудились, застряли в тупиках или удалялись от того почти недостижимого центра, где они могли бы слиться воедино и обрести истинную цельность, а также власть над собственным бытием. Сердце лабиринта одновременно было сердцем бога, в которого превращался каждый, познавший свою природу до конца.

Но у последней двери ждал привратник. Уже не святой. Некто без облика и без имени. Тот, кто мог быть кем угодно. Тот, кто излучал свет, но сам оставался темным, как поверхность солнца. Наверное, тот, одно из имен которого было – Светоносный.

* * *

…Они разговаривали в странном месте – внутри какого-то громадного и сумрачного (укрытия? пещеры?) здания. Кен не видел признаков разрушения. И конечно же, это было не восстановленное убежище. Купол выглядел слишком непрочным и легким, воплощая в себе уязвимость красоты. Казалось, он не опирался на стены, а парил в воздухе. И что могло быть более хрупким, чем стекло? Стекло – но не осколки былого великолепия. В стрельчатых окнах были огромные картины из цветного стекла (витражи – прошептала память), а за ними, по другую сторону полупрозрачного вещества, – что-то огромное, сияющее, посылающее мощные потоки тепла, которое Кен ощутил на своем лице, когда его коснулся зеленоватый луч. Этот луч прошел сквозь фрагмент витража в форме листа, и Кена вдруг обожгло воспоминание детства – цветок, хранившийся в старой книге, стебель и лепестки которого рассыпались в пыль от прикосновения неловких пальцев…

Где-то звучала музыка – далекая, непостижимая, пребывающая вне времени. Кен был одет в черное (одежда священника-суггестора, символизирующая смирение и трагизм существования), а Безликий – в красное. На голове старика мерцала совершенным бриллиантовым блеском корона. Ее зубцы были чем-то похожи на шипы. Но Кен смотрел на пурпурную мантию – застывший поток крови…

Разговор был вполне непринужденным – так беседуют люди, находящиеся в полной безопасности, обсуждая самые обыденные вещи, – и, может быть, потому казался Кену зловещим, как последняя встреча с ангелом смерти. Почти невыносимая банальность тона и слов перерастала в нечто большее – в отрицание самой возможности человеческого взаимопонимания.

Немым свидетелем был еще один, распятый человек. Его окутывала вуаль сверхъестественного сияния, но не скрывала непристойной наготы. Дело в том, что безволосое (!) тело блестело, будто полированное дерево. Он выглядел как мит, принесенный в жертву, и это было странно: супраменталы давно поклонялись не слабости, а силе…

Безликий говорил мягко и равнодушно:

– На всех стадиях эволюции существа дорого платили за привилегию продолжить свой род. Низшие даже умирали ради этого. Но чем выше развитие, тем меньше потребность в воспроизведении. Постепенно это становится осознанным законом и неизбежно приводит к выводу, что совершенный может быть только один. Материя должна перейти в качественно иное состояние. То, что в древности называли духовной субстанцией. Особый вид энергии, объединяющий все существующее…

– К чему ты клонишь? – Кен не узнал собственного голоса. Он испытывал абсолютно иррациональное чувство, будто превратился в деревянный ящик, внутри которого разговаривал незнакомый человек.

– Единство действительно означает единственность.

– Кажется, я знаю начало и конец этой сказки. Кое-кто и раньше слишком много болтал о Боге…

– Меня никогда не интересовали мифы, тем более мифы о том, кто погубил собственное творение. Я говорю о конечном продукте Программы. Уже теперь ясно, что это будет единственный обитатель планеты, хотя он вряд ли ограничится планетой. И к тому же бессмертный – поэтому отпадет необходимость в воспроизведении.

– Звучит неплохо, правда? – мрачно пошутил Кен.

– Это меня отчасти успокаивает.

– Что именно?

– Твоя ирония. Но может быть, это всего лишь еще один способ ввести в заблуждение.

– Есть более простые способы.

– Ты же сам понимаешь, что в отношении меня они бесполезны.