Венец творения

Он шел сквозь этот бессмысленный шум, хаос вспышек и ложных угроз, преодолевал постоянный давящий фон. Мора тянуло в темноту, в безлюдное тихое место; он ощущал острую необходимость хотя бы немного приглушить импульсы, которые раздирали на части его обостренное внимание – ведь каждое мгновение он ждал новой атаки с любой стороны.

Однако найти такое место оказалось непросто. Мор осознавал, что выглядит чужеродным элементом среди непрерывной отупляющей суеты. Он неоднократно ловил на себе любопытные взгляды, которые вызывали в нем агрессию, но ему приходилось сдерживать себя, потому что митов было много, слишком много. Слабые собираются в стаи; их спасение – в количестве. Здесь этот универсальный закон приобрел особое значение. Интересы стаи доминировали над всем. Те, кто восставал, обрекали себя на преследование. Сильным был уготован ад при жизни, слабым – медленная смерть. Адом при жизни было, конечно, заточение.

Мор понимал, что такое рабство. Он повсюду чуял неистребимый кислый запах принуждения – даже более сильный, чем тот, который исходил от митов, живших с ним в одной Пещере. У тех митов не было выбора. У этих выбор еще был, однако они никогда им не воспользуются.

Он знал: ночь на его стороне. В темноте он выглядел странно, но не более того. Достаточно было спрятать лицо. Вряд ли случайные встречные могли заметить то, чем он отличался от них, да и от всех живущих. А когда наступит день (ослепительный белый кошмар!), Мор сделается объектом пристального внимания и мишенью для других охотников. Поэтому он продолжал поиски укрытия, где можно было бы переждать неблагоприятный период.

Ему приходилось ежеминутно петлять в каменном лабиринте, но он старался сохранить общее направление движения, пробираясь на север и выпутываясь постепенно из липких сетей вездесущего света. Свободного пространства становилось все меньше, зато сам путь делался все более извилистым и сложным. И тот, кто ощущал пустоты и мог видеть в темноте, получал фору.

Наконец Мор решил, что нашел подходящее место. Тут почти не осталось горящих фонарей, а небольшие стайки митов грелись возле железных бочек, в которых чадили костры. Стены полузаброшенных многоэтажных жилищ, темные и грязные, терялись в дымных небесах.

В этих закоулках было лишь немного безопаснее, чем в ледяной пустыне. Но теперь, когда Мор обзавелся оружием, у него появилась возможность охотиться самому. И первым делом стоило подумать о том, чтобы раздобыть немного еды.

* * *

Здесь, в сумеречной зоне постурбана, где его опустошающее мертвенное сияние напоминало о себе лишь слабой электрической метелью, Мор впервые увидел звезды.

Он поднял голову к небу: они были там – тусклые, испачканные дымной пеленой, – но уже не абстрактные точки на трехмерной карте мира, все четче проявлявшейся в сознании детеныша суперанимала, по мере того как его Тень проникала в глубины пространства и времени; теперь он воспринимал их древними органами чувств. Звезды посылали свой свет сквозь тысячелетия. Этот свет преодолевал такие пропасти мрака, в которых жизнь Мора в одно мгновение истлела бы ничтожной искрой.

Внезапно он ощутил себя изгнанником, продолжением существа, некогда объявшего вселенную, но сжавшегося в черный плотный шар; этот шар перекатывался в его мозгу, наполняя болью утраты. Звезды были домом, куда невозможно вернуться. Глядя на них, ему хотелось кричать.

Ад вечности прикоснулся к нему. Дыхание космоса заморозило его сердце.

Разбиться о черный лед… Рассыпаться на миллионы осколков… Не видеть зеркала, в котором отражалось что угодно – мир от края до края, бесконечные скопления спиралей света. Все что угодно, кроме Мора… Пытка бытием.

И еще планеты. Планеты казались затерянными среди звезд, но они были частями неизмеримо меньшего механизма. Его хрупкость поражала так же, как уникальность жизни, цеплявшейся за планетную кору. Звезды и планеты сияли, словно отсветы костров в зрачках отца и матери. Мать принадлежала прошлому; от отца Мор унаследовал устремленность в будущее.

* * *

Еда была рядом. Ее хватило бы ему с избытком и надолго. Пожалуй, в этом теплом киселе смрада и гнили мясо успело бы протухнуть. То, что еда была еще живой, не имело особого значения. Как и то, что она излучала агрессию.

Ничто не могло показаться Мору слишком странным в свихнувшемся мире.

* * *

Они отделились от стены.

Крысы. Двуногие крысы.

Он еще не пробовал крысиного мяса. Кен приносил своим детенышам чистую еду.

Их было трое, упакованных в снятую с животного и хорошо выделанную кожу – почему-то черную и блестящую. Три жертвы, которые думали, что жертва – это он. Мор еще не видел их лиц, но в первую очередь его интересовало оружие.

Оружия оказалось достаточно: пистолет – близнец того, которым недавно завладел Мор, кастеты, ножи, лезвия в подошвах ботинок. И еще палки, соединенные цепью.

Одна из крыс что-то сказала в его адрес. Мор не знал их языка, однако в его мозгу немедленно возник образ грязного волосатого существа с голой красной задницей, пожирающего свой кал.