Венец всевластия

– А там ее никто не носит. Даже Анастасию обрядили в русский сарафан.

Про Анастасию, комнатную служку царицы, уже говорено было в нашем повествовании. Была та Анастасия умна, пронырлива и верна хозяйке, как верны нам бывают собственные части тела.

– Есть хочешь?

– Не-ет. Я сыт. Вот если выпить чего горяченького.

– Взвар есть на зверобое. Меду Сидор не пожалел, пересластил, как ты любишь. Еще не остыл, наверное.

Сидор принес медный, обернутый полотенцем чайник, две деревянные чаши. Паоло звонко прихлебывал взвар, словно питье было обжигающее горячим. На Курицына он не смотрел, явно не зная, с чего начать рассказ, а потом заговорил сразу на высокой ноте, словно оправдываясь:

– Вы не подумайте чего, я там хорошо живу. И камора у меня своя. Хорошая камора, только окно очень маленькое. И затянуто бычьим пузырем, слюдины пожалели. Дует из того окна, как из погреба. Так что проводить свой досуг разумно, как учил мой синьор, весьма затруднительно.

– Я тебе с Сидором одеяла пошлю. Хочешь на заячьем меху, хочешь на куньем. А можно и оба два послать.

– Спасибо. Только пусть передаст потаенно. Анастасия прознает и разнесет по всему свету, Курицын, де, воспитаннику теплое прислал. А самой это может не понравиться.

«Сама», как понял Курицын, была царица.

– Она тебя не обижает?

– Не-ет. Она добрая. Иной раз встретит где на лестнице, обязательно скажет: «Ты сегодня зайди ввечеру, поиграешь перед сном». А потом и забудет. Я теперь на флейте в другом месте играю. Меня к себе княжич Василий зовет. Вся его компания собирается и просит: «Сыграй грустное, про любовь. Или сыграй веселое, танцевать будем». Странно они танцуют, как скоморохи. Во Флоренции и Венеции совсем не так танцевали. А эти дурят, как малые дети, но потаенно. Боятся, чтоб царице-матушке не донесли. Ей, пожалуй, и не понравится, что княжич танцует, как простолюдин.

– К тебе в компании князя Василия хорошо относятся?

– Я для них слуга.

– Так, может, домой вернешься?

– Царица не отпустит, – уверенно сказал Паоло и усмехнулся, мол, что ж ты, такой умный, а простых вещей не понимаешь – если Софья что-то или кого-то взяла себе, то уж назад не отдаст.

– Но ведь на половине царицы, считай, разместилась сама Италия. И язык, и обычаи. Это твоя родина.

– Русь моя родина, – строго сказал Паоло. – Сама совсем обрусела, но только не душой… а как бы это сказать, повадкой. И все подчеркивает, что воспитывали ее в вере истинной, а сама просфору гастией называет. Будто я не знаю, что ее воспитывали униаты.

– Униаты тоже люди, – примирительно сказал Курицын. – Православные подписали унию и ушли под власть Рима, чтобы туркам константинопольским противостоять.

– Это понятно. Надо было всему христианству объединиться. Но почему обязательно под властью Рима? Католики тоже могли подписать унию и уйти под власть патриарха.

Курицын расхохотался.

– Ты когда успел стать таким православным ортодоксом?

– А кем же на Руси еще можно быть?

Умен мальчик, ничего не скажешь. Курицын помолчал.

– А вчера позвала меня… Я думал играть, уж флейту достал, а она знак ручкой сделала – не надо, и давай по-итальянски трещать.

– «Трещать» – не гоже говорить о царице. Она беседовала, толковала, говорила о том о сем.

– Вначале о том о сем, а потом о дьяке Курицыне. Дескать, уж неделя, как он приехал из Венгерского государства. Спрашивала, видел ли я вас аль нет. Будто не знает. Анастасия бы ей сразу донесла. Она и раньше про вас выспрашивала. Все интересовалась – не волхв ли дьяк Курицын? И еще спрашивала, как я у вас тут бытовал да какие разговоры разговаривал и какие книги читал. – Видя, что собеседник встревожился, Паоло поспешил добавить: – Но я ничего лишнего не сболтну, вы же знаете. Это надо придумать такое – «волхв». Мы же не язычники! А книги я у вас читал известно какие – часослов и псалтырь.

– Правильно ответил. Но тебе надо читать и другие книги. По-русски ты трещишь как скворец, а пишешь как отрок неразумный, который только и умеет, что буквы разбирать. Ты должен упражняться ежедневно.

– Я и упражняюсь. Я много читаю.

– И что же ты читаешь?

– Разное.

– Какое ж разное, если я тебе послал всего одну книгу, писанную кириллицей – о земном устроении.

Паоло поморщился.

– Это я все знал раньше. Мир состоит из четырех веществ: огня, воздуха, земли и воды, – начал он тоном прилежного школяра. – А малый мир, то есть человек, составлен тоже из четырех стихий – крови, мокроты, красной желчи и черной. Учитель, я все знал ранее – и про сердце, и про селезенку, про вены и артерии. Это Гиппократ. Он был великий лекарь. Но это все устарело. Сейчас о человеке полагают уже по-новому. Вот мне во Флоренции рассказывали…

– Да знаю я, что тебе про человека рассказывали в Италии. Ты мне зубы не заговаривай. Говори, что по-русски читаешь?

– Повесть о «Соломоне и Китоврасе». Борзой зверь Китоврас – это кентавр? Я правильно понял?

– Господи, да где же ты достал эту повесть? И кто тебя надоумил ее читать?