Венецианский эликсир

Его глаза увлажнились, когда он подумал о моей кротости. Я глядела на него с удовлетворением. Он был такой красивый. Длинные, стройные ноги, поджарая, гибкая фигура.

Опустив взгляд, я напомнила ему, что большую часть времени находилась за границей, выполняя «миссии». Том приезжал в Венецию лишь изредка. Слишком мала вероятность, что мы могли бы встретиться в островном городе. В любом случае, Совет десяти контролировал каждый мой шаг. Я встречала лишь тех людей, которых они мне подсовывали.

— Я не чувствовала ничего, кроме сожаления, — сказала я. — Когда я увидела его в гробу, то пережила лишь потрясение. Когда-то я его любила, но к тому времени я уже была твоей. Я твоя навсегда.

Он поцеловал мои пальцы один за другим, не отрывая взгляд от моего лица.

Он задал последний вопрос.

— Как ты считаешь, кто мог убить его?

Я грустно покачала головой.

— Такой красивый мужчина, полный жизни, — сказала я, — я полагаю, что он таким был.

Потом он удивил меня.

— Я всегда считал, что человек, преследовавший тебя, Маззиолини, как-то замешан в этом деле.

— Потому что труп Тома начал кровоточить, когда он был рядом? Ты думаешь, что он приехал в Лондон, чтобы насладиться видом поверженного врага?

Валентин повесил голову. Ему стало стыдно, что он поверил в суеверие и столь нереалистичную теорию. Он ответил:

— Ну, все знают, что убийц часто тянет к их жертвам.

Потом он рассказал мне историю шлюхи и порошка для чихания, закончив словами:

— Маззиолини мог это сделать. Он настоящий убийца. И время подходит. В конце концов, твоя труппа уехала в Лондон лишь после смерти Тома.

Это было правдой. Мы живые преодолели расстояние до Лондона быстрее, чем труп Тома в гробу, который в пути задерживали таможенники, бумажная волокита, недостаток носильщиков и скверная погода. Мы очутились в столице Великобритании на два месяца раньше останков Тома.

— Какой тогда у Маззиолини был мотив? — спросила я.

— Возможно, он знал о тебе и Томе. Возможно, он был в тебя влюблен. Сопровождая тебя столько лет, почему бы и нет? Возможно, он ревновал.

Я ответила:

— Маззиолини не знает, что такое любовь. Поверь мне, я знакома с ним шестнадцать лет. Он чувствует только ненависть. Он служит хозяевам без радости и неохотно. Полагаю, его способность любить умерла еще в младенчестве. Он послушный инструмент в руках Совета. В нем нет ничего светлого.

В отличие от меня. Я не знала, хорошая я женщина или нет. С тех пор как меня заточили в монастырь в пятнадцатилетнем возрасте, я едва ли могла выбирать между добром и злом. До сих пор судьба не оставляла мне ни единого шанса, не отпуская с порочного пути, который мне пришлось избрать. Все мои грехи были ничем иным, как компромиссом между добром, теплившимся во мне, и жестокими обстоятельствами. Хотя, как и у любого человека, у меня были недостатки, я никогда не делала ничего плохого, что не было бы вынужденным шагом, тщательно продуманным выбором между двумя крайностями, с целью сохранить мне жизнь или рассудок.

Я думаю, нам больше не следовало говорить о Томе. Это причиняло слишком сильную боль Валентину. Я подумала вслух:

— Совет вполне мог дать задание Маззиолини прикончить Тома.

— Но зачем?

— Подумай обо всех тех затруднениях, которые Том создавал в Венеции. Я не имею в виду то, что он сделал со мной. Я имею в виду ваши дела. Едва ли они нравились местным властям. Так, по крайней мере, мне намекнул Главный.

— Они бы убрали его из-за такой безделицы? — Валентину это казалось невероятным. Если Тома убили из-за их торговых дел, значит, Валентин сам послал его на смерть. Том умер вместо Валентина.

Я не видела причин причинять ему боль и дальше. Он и так страдал без друга. Грустный муж — плохой муж.

Потому я предложила:

— Не исключено, что его убили из-за того, как он поступил со мной, девушкой из знатного рода. Вениер! Когда обижают аристократа, весь город чувствует себя уязвленным. Если следовать их извращенной логике, это было чем-то вроде оскорбления национальной гордости.

Он облегченно вздохнул.

— Похоже на правду, верно? Они разозлились и убили его. Они выждали, пока он не почувствует себя в безопасности, а потом нанесли удар. Это похоже на венецианцев, верно?

Я убедила его, что Тома наверняка убили по этой причине.

— Значит, этот Маззиолини убил Тома. Таким образом, я должен убить Маззиолини, — сказал он решительно, словно обещая придерживаться какой-нибудь диеты или больше не пить спиртного.

Маззиолини был обречен.

Чем больше я об этом думала, тем больше мне нравилась эта мысль. Я поцеловала мужа.

Так все и закончилось.

Эпилог

Венеция, март 1787 года