Венецианское ожерелье

Андреа не могла в это поверить. Она хотела крикнуть им, что всего этого нет на самом деле. Дэвид Марлоу не говорит с ней незнакомым голосом, не направляет пистолет прямо в ее сердце. Внезапно ей стало плохо — не от страха, но от отвращения. Она поняла: то, что казалось таким нереальным, пьесой, в которой Дэвид играл злодея, а она и Зак — пленников, на самом деле было реальностью.

На секунду Андреа подумала, что рухнет просто под тяжестью этого открытия. Что-то большее, чем слова Зака, удержало ее; в его движениях появилось что-то от животного из джунглей. Это случилось так неуловимо, что она почти не заметила этого. Что-то произойдет, какое-то насилие, и об этом ей больше говорила поза Зака, чем пистолет Дэвида.

— Делай, что он велит, Андреа, очень осторожно. — Зак двигался и в то же время как бы не двигался. Андреа посмотрела на Дэвида и замерла.

Пистолет был направлен на нее, но она чувствовала, что Дэвид наблюдает за Заком, зная, что именно он представляет опасность. Зак уговаривал его, и Дэвид слушал с выражением презрения и страха.

— Возьми драгоценности, Марлоу, — тихо сказал Зак, — и лодку. Отпусти ее — вот все, о чем я прошу.

Губы Дэвида искривились в циничной усмешке:

— Каким благородным тебя сделала любовь, Прескотт. Но твои мольбы ничего не изменят. Нет, я забираю ее с собой, для страховки. Чтобы у тебя не было искушения вызвать береговую охрану. Мы свяжемся с тобой — когда-нибудь. Когда-нибудь, может быть, я верну ее тебе.

Глаза Зака вспыхнули, но Дэвид не дал ему ответить. Его взгляд, и там был страх, поняла Андреа, доказывал, что он не может больше ждать.

— Залезай в лодку, Андреа. — В первый раз от голоса Дэвида ноги ее стали резиновыми, однако теперь он придал ей силы и храбрости. Она знала, какое будущее ждет ее с Дэвидом. Он продаст драгоценности и будет держать ее в плену, пока она будет ему нужна.

Этому не бывать! Она не позволит этому случиться. Диким, яростным движением Андреа сорвала с шеи ожерелье Каппелло, готовая бросить его как можно дальше — в море.

Страх Дэвида сменился жадностью, и с криком он стал наводить на нее пистолет. Именно этого момента ждал Зак, сжатый, как пружина. Он бросился с пирса, падая на Дэвида; они оба врезались в кабину с ужасающим грохотом и покатились по палубе.

В этот момент прозвучал выстрел.

Эпилог

Дождь мерно стучал в стекло номера отеля в Сан-Хуане. Внутри, изолированные от остального мира, в эротическом сплетении простыней, лежали мужчина и женщина в своем новом мире страсти.

Поиски Андреа подошли к концу. Все было кончено. Напряжение жестокого финала оставалось с ними, пока они были на острове и даже когда летели в Сан-Хуан; это напряжение исчезло лишь в тот момент, когда они оказались в объятиях друг друга. Наконец все было позади, осталось на острове Сент-Майкл, в ведении властей. Они еще не говорили об этом. Это произойдет позже. Теперь — теперь было время для них.

Губы Зака нашли ее губы, она была готова и ждала его; и он поцеловал ее, словно в первый раз. Она прижалась к нему, дрожа от наслаждения, потому что это была новая любовь, свободная от страхов, сомнений и подозрений, — и они отдались ей, как страстные любовники отдаются радостям первых открытий.

Он обнял ее, поцеловал щеку, подбородок, волосы, позволил своей страсти словно растечься по ней. Он хотел покрыть ее поцелуями, как будто своими губами он может отметить свою любовь, новую любовь, свежую и свободную, какой любовь бывает только вначале. Он остановился, снова поцеловал ее, отодвинулся, чтобы посмотреть, и еще раз поцеловал губы, которые ждали его.

— Я хотел бы смотреть на тебя и целовать одновременно, — прошептал он. — Я готов смотреть на тебя без конца — и наслаждаться тобой.

— Все такое… новое, — сказала Андреа, и это было так волнующе. Но не только; она видела, что у их любви есть будущее, понимала, что это чувство никогда не покинет ее. Это было похоже и на первую любовь, и на вечную любовь. Занавес в конце последнего акта ее прошлого поднялся вновь, открыв ее будущее счастье, пустую сцену, на которой будут день за днем играть Зак и Андреа.

Они наслаждались каждым прикосновением. Она ждала, дрожа, пока его губы не сомкнулись с ее губами; его язык ненадолго погружался в сладость ее рта. Все было так, как в ее воспоминаниях, и все было по-другому. Ее руки вторили его наслаждению, она читала это в его улыбке. Затем она услышала его голос, она знала эти слова, но никогда раньше не слышала их.

— Я люблю тебя, Андреа. — Его слова приносили ей умиротворение и в то же время возбуждали. Он прижал ее к себе, шепча на ухо: — Я любил тебя с самого начала, с того дня, когда ты вошла в мой офис, но теперь я люблю тебя так, как раньше не мог и подумать.

И она знала, что он имеет в виду, потому что тоже чувствовала это.