Читаем Венеция - это рыба полностью

В восьмидесятые годы в Венеции стали высаживаться туристические группы из Восточной Европы. Одеты они были кое-как, в акриловые, легковоспламеняющиеся рубашки и куртки. Мужчины носили сандалии, женщины использовали бледные тени для век, которые у нас прилагались в подарок в пакетиках чипсов. От рассвета до заката они прогуливались по калле организованными, молчаливыми группами. Вид у них был слегка ошарашенный. Всю ночь они ехали из Будапешта или — Праги, чтобы за двенадцать часов урвать глазами как можно больше города. Ты сталкивался с ними на риве возле колонны со львом святого Марка у Дворца дожей. Они сидели, болтая ногами в горгондзольной воде акватории. От раскаленных пяток, опущенных в изумрудную илистую взвесь, с шипением поднимался солоноватый пар. Так они импровизировали освежающие ножные ванны, хотя уместнее их назвать водоочистительными, ведь под ногтями пальцев туристы уносили с собой определенное количество акваториальных бактерий, чем способствовали очистке водоема. К вечеру, обессиленные, они разъезжались на своих "Икарусах", припаркованных на острове Тронкетто, рядом с пьяццале[57] Рома, автомобильном терминале, расположенном в конце моста через лагуну.

Итак, вот что я увидел.

Сцена происходит солнечным июльским утром на деревянных мостках, ведущих к плавучей пристани водных трамвайчиков Сан-Тома на Большом канале. Вижу, возле билетной будки одна блондинка отошла от группы и скорчилась в уголке. Смотрит умоляющим взглядом, лицо растерянное. Схватилась за живот обеими руками. Рядом женщина лет пятидесяти пытается загородить ее своим телом. Наверное, мать. Вынула из урны страницы газет, развернула их и раскладывает на площадке. Мы все сразу понимаем и отворачиваемся до того, как девушка сядет на корточки.

Конец рассказа.

Большего я не скажу, во-первых, потому, что на этом и надо остановиться, во-вторых, потому, что я тоже отвернулся. Вот к этой детали я и вел, к этим сотням глаз, которые запрещают самим себе подглядывать. Я бы назвал это парадоксом безразличия. Это был единственный случай в моей жизни, когда все делали вид, будто ничего не происходит, и при этом выражали сочувствие. Равнодушное отношение к человеческой судьбе вылилось в акт сострадания.

Учти, что пристань Сан-Тома расположена между несколькими довольно сложными изгибами Большого канала. Вблизи нет ни баров, ни других общественных заведений с туалетом. Представь себе иностранку, недавно приехавшую в город. Вполне возможно, эта девушка впервые в жизни оказалась за границей после падения Берлинской стены. И тут, на тебе — прихватило живот средь бела дня. С одной стороны улица, с другой — канал. Всего в нескольких метрах снуют лодки и переполненные вапоретто. Припекает солнце. Куда деваться? Она прекрасно понимает, что не успеет добежать до туалета и вынуждена справлять нужду на глазах у всех. Но все выручают ее, сочувственно отводя взгляд.

Спасибо, Книгокак.

Откроем окно, вдохнем свежего воздуха. До сих пор мы вбирали в себя зловония, так почувствуем облегчение и вставим душистый абзац. Дойди до рынка у Риальто, через кампо Сан-Джакомето по кампьелло де ле Бекарие. Именно так, а не наоборот. Маршрут выбран не случайно. Для начала втяни запахи зелени, овощей и фруктов с калле, уходящих после руги[58] Риальто в сторону от Большого канала. Пользуясь случаем, окрась сетчатку цветами растительных пирамид, пощекочи слух шуршанием полиэтиленовых пакетов, выкриками на местном говоре торговцев фруктами. Завершается маршрут на рыбном рынке. Да-да, наше ароматическое отступление уже закончилось. Впереди нас ждут новые дурно пахнущие абзацы. Придется опять принюхиваться. На сей раз в нос шибает рыбным запашком. Каскады скользкой биомассы трепещут в металлических лотках, покрывая пятнами ледяную крошку, брызжа органическим гранатовым сиропом. Рыбники в резиновых сапогах склоняются над прилавками и погружают руки по локоть в свежий трупный желатин. Они наполняют посиневшими руками водонепроницаемые кульки и прозрачные пакеты на весах. Ногти у них покрылись коркой из черной жидкости каракатиц, солоновато-горькой крови, клейкой слюны.

Старинные каменные доски предписывают минимально допустимые размеры рыб, разрешенных для продажи. Их можно прочесть на Риальто, в Кастелло неподалеку от виа[59] Гарибальди, а также на кампо Сан-Панталон. Приведу здесь содержание одной из таких досок с кампо Санта-Маргерита:

краснобородка, султанка, 7 см

пеламида, окунь

лаврак, дорада, зубан, горбыль, 12 см

спарус, толстогубик, лобан,

бриль, сингиль, черная кефаль,

остронос, сайда, камбала, палтус, ромб

угорь 25 см

устрица 5 см

мидия 3 см

Перейти на страницу:

Все книги серии Города и люди

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное