Венеция: Лев, город и вода

Как насчет памятников в городе, где их так много? Я наверняка уже не раз видел эту бронзовую фигуру, высокого сурового мужчину в монашеской рясе, но по-настоящему пока не замечал. Он стоит на высоком цоколе возле церкви Санта-Фоска на Страда-Нова, и я, конечно, всегда принимал его к сведению, хотя толком не задумывался, кто он, собственно, такой. В Венеции живет целое племя скульптурных памятников, и мне всегда думается, что ночами они навещают друг друга, чтобы потолковать о своей одинокой судьбе, но, поскольку днем никогда не сходят со своих пьедесталов и, стало быть, остаются выше уровня глаз, неизменно видишь их лишь как часть декора, то есть не по-настоящему. Вдобавок этот стоит в глубине, подле церкви, вот почему надо подойти ближе, чтобы увидеть, кто это. Паоло Сарпи. Отчего на сей раз все-таки подошел посмотреть, какое имя написано на цоколе, позднее, как правило, вспомнить невозможно. Я записал имя в блокнот и успел забыть, когда в маленьком букинистическом магазинчике приметил очень маленькую пергаментную книжицу. Порой книга прямо-таки зовет, я вообще-то не настоящий библиофил и не коллекционер, но перед такой превосходно переплетенной книжицей цвета блестящей человеческой кожи, размером меньше ладони и уютно лежащей в руке я устоять не в силах. Превосходно набранный текст — в Венеции лучшие на свете печатники — был на итальянском, но не на итальянском из «Гадзеттино». Здесь речь шла о богословии, и я сразу понял, что толком прочесть ее никогда не сумею, а вдобавок увидал имя, то же, что и тогда на памятнике. Теперь возникла связь между высокой суровой фигурой в монашеской рясе и маленькой книжицей о монахе, который явно — это я хорошо понял — поссорился с папой, а еще я понял, что это сокровище отправится со мной в Амстердам. Букинист спросил, представляет ли Сарпи для меня особый интерес, ведь в таком случае у него найдется для меня кое-что еще. Я ответил, что Сарпи для меня покуда закрытая книга, но букинисты, пожалуй, привыкли и к большим странностям. Книголюбы относятся к числу чудаков, а по мере исчезновения печатных книг ситуация становится еще более странной. Один заходит к букинисту потому, что ему чего-то недостает, другой — потому, что увидел в книге особенную гравюру, а этот вот иностранец любит малоформатные издания. Бывают дни, когда все складывается удачно, так как немногим позже в руках у меня оказалась вторая книга о том же монахе, на сей раз английская. По-своему тоже красивая, на несколько веков моложе, но издана как-никак в 1894-м, переплет из ярко-зеленого коленкора с тисненной золотом эмблемой Венеции. Кончиками пальцев я ощупал крылья льва, прочитал имя автора, тоже написанное золотом, — преподобный Алекс Робинсон. После «с» должно было стоять «андр», но от него уцелело лишь маленькое золотое «р», а под этим «р» — золотая точечка, и уж тут я устоять не сумел. Меньшая книжица была старше, а потому и намного дороже, вторая же, на форзаце которой были записаны имена двух прежних английских владельцев — один купил ее в Венеции в 1896-м, а другой, судя по более современному почерку, много позднее привез ее в Севен-оукс в Кенте, — в награду досталась мне по умеренной цене, и часом позже я написал на форзаце свое имя, а если все пойдет надлежащим образом, впоследствии добавится имя человека, которого мы пока не знаем и который, вероятно, еще не родился. По мере того как книги стареют, пропасть им все труднее. Дома я чин чином поставил Робертсона рядом с другими книгами о Венеции, но, когда внимательнее присмотрелся и к маленькой книжице, случилось нечто странное. Выше я утверждал, что лучшие на свете печатники именно в Венеции, а когда открыл в гостинице маленькую книжицу, щеки у меня не иначе как вспыхнули от стыда. Книжица была напечатана вовсе не в Венеции, а в Лейдене. Так там и стояло: «Leida 1646». Нашел я и еще одну надпись, сделанную тонкой вязью: «Micanzio Fulgentio (attributed): Vita del Padre Poalo (sic), del Ordine dei ‘Servi; Theologo della Serenissima Republ. di Venezia. 12,5 x 7 cm, 2 blanc + tide page with wood engraved vignette (Ae/ter/ni/tas)»[56]

. От руки, прямо-таки паутинным шрифтом, написано по-латыни, что автор книжицы этот Фульгенцио: «Vita haec scripta fuit a Fulgentio & in Angliam Galliamque linguam translata est» — и что она переведена на английский и французский, но дальше все три сотни страниц были на итальянском, а затем следовало еще несколько страниц, заканчивающихся перечнем трактатов Паоло Сарпи и фразой об инквизиции и о Леонардо Донато, венецианском доже.