Венеция. Прекрасный город

В XVIII веке в городе распространился культ живописных руин. Руины там были даже в XIV веке. Многие дома были покинуты в плачевном состоянии и больше не восстанавливались. Разумеется, там нет античных руин, как почти во всех городах Италии – в этом отношении Венеция стоит особняком, – скорее можно говорить о медленном, но постоянном разрушении еще воспринимаемой красоты. Город лишен надежности великих городов древности. Вот почему упадок и разрушение в Венеции все же прекраснее большинства великолепных зданий в других местах. Они неотъемлемая часть ее особого очарования. Часть сладкой меланхолии быстротечности. Они напоминают человека, который движется к могиле.

Для Генри Джеймса Венеция была самой красивой в мире усыпальницей, где прошлое «похоронено с такой нежностью, такой печалью смирения». Церкви полны гробниц. Некогда существовала Сampiello dei Morti (площадь Мертвых), но название было изменено на campi ello Nuovo (Новую площадь). Некогда существовал Мост мертвецов, но теперь он называется Мост портных. А Calle dela Morte (улица Смерти) осталась. И все же кладбище тоже может стать метафорой. В XVIII веке Венецию называли «гробницей аристократов, в которой заперты здоровые люди».

Теперь рядом с городом есть остров мертвых, Сан-Микеле. Раньше там был монастырь, в котором занимались науками, но в XIX веке здесь было устроено кладбище, чтобы тела умерших более не находились вблизи живых. Трупы, уложенные в маленькие мраморные ящики, хранятся как бы в смертельном буфете. Церковь Сан-Микеле ин Изола, построенная почти четырьмя веками ранее, охраняла пространство, словно гроб повапленный. Число тел, покоящихся на кладбище, в несколько раз превосходит число жителей города. По прошествии некоторого времени тела вынимают из гробов, а скелеты отвозят на остров костей Сант-Ариано. Разве это не настоящая laguna morte (мертвая лагуна)? Меж черепов и костей снуют крысы и рептилии; среди разложения вырастают костяные цветы.

В Венеции существует культ смерти. Футуристы Италии верили, что этот город – храм поклонения смерти, с которой связано его основание и существование. В своем манифесте футуристы заявляли, что настало время «засыпать вонючие мелкие каналы обломками обветшавших зараженных старых дворцов». «Давайте сожжем гондолы, эти кресла-качалки для идиотов», – призывали они. Для них весь город был «огромной сточной трубой традиционализма».

Когда-то венецианские похороны поражали великолепием. С самого начала похоронные ритуалы города напоминали скорее ритуалы Египта или Ассирии, а не любого из итальянских городов. Тело покойного укладывали на пол, покрытый пеплом. Его родственникам полагалось продемонстрировать все пароксизмы горя, испуская вопли и стоны; по обычаю осиротевший супруг или супруга ложились на пороге, чтобы тело любимой или любимого не вынесли из дома; затем его или ее ритуально оттаскивали прочь. Тело обычно проносили по улицам города с открытым лицом и обнаженными ногами. Участники похоронной процессии несли хоругви и факелы, а комнаты дома покойного драпировались черным бархатом. Семья усопшего должна была громко рыдать на протяжении всей траурной церемонии. Это еще один пример восточного влияния на город. Того, кто умер девственником или девственницей, хоронили с зеленым венком на голове.

Всякий, кто видел фильм «А теперь не смотри»  (1973), вспомнит катафалк, плывущий по воде в черной гондоле. Когда остров Сан-Микеле превратили в кладбище, возник обычай едва ли не триумфальных процессий к центру мертвых; появились траурные гондолы, предназначенные для этой цели, с пятью гондольерами в золоченых костюмах. Один из них стоял перед гробом с жезлом в руке, на носу и корме гондолы возвышались скульптурные изображения святых и пророков. Даже для более скромных похорон гондольеры надевали черные шарфы и кушаки, а гроб с катафалком был щедро украшен цветами.

В венецианских сказках и народных поверьях чувствуется болезненный интерес к смерти. Французский король Людовик XII сказал, что венецианцы слишком боятся смерти, чтобы выиграть войну; им присущ страх купцов перед насилием и ненадежностью. Город окружен остовами, на которые всегда высылали сумасшедших и прочих опасных для общества людей. В «Венеции» Джен Моррис написал: «Венецианцев зачаровывают мертвецы, ужасы, тюрьмы, извращенцы и уроды». Возможно, потому что сам город противоестественен и похож на тюрьму. Есть подозрение, что это мертвый город.

Некоторые люди, оказавшись в Венеции, физически чувствуют, что заболевают. Французский писатель Морис Барре заявил, что как только он вышел из вокзала и подошел к стоянке гондол – чувствуя на лице ветер лагуны, – понял, что напрасно понадеялся на хинин. «Я явственно ощутил, как внутри меня возрождаются к жизни миллионы бактерий… Повсюду в Венеции человек видит победу смерти», – написал он. Вагнер, ступив в гондолу, испытал схожие чувства.