Венеция. Прекрасный город

В этом городе совсем иное ощущение времени, и любой, побывавший в Венеции, может это засвидетельствовать. В Венеции невозможно спешить; невозможно наверстывать упущенное время. Нет другого транспорта, кроме водного, и даже для быстрой ходьбы пешком имеется немало препятствий. Этот город замедляет человека – еще одна причина чувства зачарованности, сна, которое он навевает. Хочется бродить по городу и заблудиться. Официальный отсчет времени здесь также отличается от общепринятого. Началом следующего дня считается час, когда пробьет вечерний Ангелюс, колокол, призывающий к молитве «Ангел Господень», то есть шесть часов вечера. Таким образом, половина седьмого вечера в Сочельник, с точки зрения венецианцев, – уже Рождество. Эта система действовала вплоть до наполеоновского завоевания.

Преемственность городской администрации внушила его обитателям другое чувство времени, склонность мерить его веками, а не десятилетиями. Венеция измеряла себя историческим, а не хронологическим временем. Столетия заперты на острове, как и раньше; они заточены в лабиринте улочек.

На материке у времени достаточно пространства, чтобы распространяться, уплощаясь и утончаясь. В Венеции оно отражается и повторяется. Шон О’Фаолейн описывает его как «проекцию шопенгауэровской воли, вневременную сущность».

Возможно, правильнее будет сказать, что имеет место неразрывность времени. Венецианец XVI века  (а может быть, и более раннего) без затруднений нашел бы дорогу на улицах современного города. Немногие города мира могут похвастаться подобным. Церкви и рынки все на тех же местах. Паромы пересекают Большой канал, связывая те же причалы, что и пятьсот лет назад. Отмечаются те же религиозные праздники. Венеция демонстрирует непрерывность времени полнее других городов мира. Это стало целью ее существования. Это успокаивает, поскольку олицетворяет постоянство и стабильность в переменчивом мире. Именно поэтому ее выживание столь важно для различных заинтересованных групп в Англии и Америке. Некоторые городские виды XVI столетия работы Карпаччо и других художников можно узнать в современном городе. Знаменитый пейзаж кисти Каналетто изображает двор каменотеса на берегу Большого канала, там, где сейчас возведен мост Академии. На картине, ориентируясь на сampo Сан-Видал и церковь Санта-Мария делла Карита, можно узнать существующие дома, мостик и маленький канал. Картина датирована 1727 годом – это место остается неизменным почти три столетия.

Самый явный знак неизменности – и самый знаменитый. Гондолы курсируют по каналам города тысячу лет с минимальными изменениями конструкции и вида. В XVII столетии Джон Ивлин описывал их так: «Очень длинные и узкие, нос и корма из стали… Некоторые украшены резьбой, другие крыты бархатом, обычно черным… Гребец стоит во весь рост на самом краю лодки, нагибаясь вперед, как если бы бросался в море, и одним веслом с невероятной ловкостью гребет и поворачивает».

Гондолы впервые упоминаются в документе конца XI столетия, но, должно быть, к тому моменту они существовали несколько десятков лет. Слово допускает много вариантов происхождения, к примеру, от латинского cymbula или от греческого kuntelas (оба слова означают – лодочка, челнок). Прототип самой лодки находили на Мальте, в Турции и, что совершенно невероятно, в Авиньоне. Характерную форму, и по сей день не устаревшую, она приобретала постепенно. Первоначально она была короче и шире, чем сейчас, с кабинкой посредине, зачастую закрытой шторами или занавесками. Это был вид транспорта, используемый патрициями города, которые могли держать на жалованье в своем хозяйстве много гондольеров.

К XVII веку felzi (кабины гондол) сделались местом интриг и тайных свиданий, добавив в легенду о Венеции то, что это город запретных удовольствий. В 1930-е годы кабины убрали. Было еще одно видоизменение. В середине XVIII столетия левый борт гондолы сделали на двадцать четыре сантиметра выше правого; это усовершенствование повысило скорость и маневренность лодок. Гондола плыла сквозь столетия, удлиняясь и истончаясь, чтобы вмещать все больше туристов. Она по-прежнему остается лодкой для удовольствий, но больше не для удовольствий немногих избранных.