Венеция. Прекрасный город

Но романтическое описание может превратиться в романтизацию. В XIX и XX веках появилось некоторое количество причудливых и прихотливых травелогов и произведений в так называемом дневниковом жанре, в которых город описывался в весьма колоритных подробностях. При этом многие писатели пользовались одними и теми же венецианскими штампами, живописуя размеренные и плавные движения гондольеров, нагруженные овощами и фруктами лодки торговцев, прибывающих в город на рассвете, мраморные столики «Флориана», жимолость, ползущую по осыпающейся стене, густой и торжественный бой часов на площади, перезвон на колокольне Святого Марка…

В более серьезных литературных произведениях Венеция предстает в совершенно ином обличии. Она становится фоном, на котором протекает разного рода тайная жизнь. В обстановке города может происходить процесс самопознания, когда размываются привычные границы между внешним и внутренним, частным и публичным. Здесь вырываются на поверхность подсознательные и подавленные желания, происходят неожиданные и странные встречи и знакомства. Сюжет одного из первых английских романов, действие которых происходит в Венеции  («Злополучный скиталец» Томаса Нэша  (1594), носит откровенно авантюрный характер и основан на переодевании: в книге граф Суррей отправляется знакомиться с городскими соблазнами, предварительно обменявшись одеждой со слугой, чтобы не быть узнанным. То есть Венеция уже тогда считалась городом порока, разврата и лицемерия. Основное действие романа Анны Рэдклифф «Удольфские тайны»  (1794) также разворачивается в Венеции. Несмотря на то что писательница никогда не была в городе, она вообразила его в таких убедительных подробностях, что ее описания воспринимаются как весьма достоверные. В романе Рэдклифф Венеция предстает городом крайностей, интриг, опасностей и ужасов.

VIII Искусство жизни

Глава 26 Да здравствует карнавал!

Во время карнавала Байрон окунулся в то, что он счел подлинной и никогда не иссякавшей жизнью Венеции, несмотря на горькие жалобы на ее упадок. «На этой неделе я почти не сомкнул глаз, – пишет он Томасу Муру в 1818 году. – Мы предаемся восторгу последних дней карнавала, и, вероятно, я всю ночь, а также следующий день проведу на ногах. На этом карнавале я испытал любопытные приключения с масками, но так как они еще не завершились, не стану продолжать. Я разработаю сокровищницу своей юности до последней крупицы руды, а затем – спокойной ночи. Я жил и я удовлетворен».

Карнавал был учрежден в конце XI века и праздновался непрерывно почти семьсот лет. Затем карнавальная традиция угасла, но в 1970-х он возродился с новой силой.

«Весь мир отправляется в Венецию, – писал в XVII веке Джон Ивлин, – чтобы увидеть безумства и причуды карнавала». Первоначально предполагалось, что праздник будет продолжаться сорок дней, но в XVIII веке он иногда растягивался на полгода и более.

Карнавал начинался в первое воскресенье октября и продолжался до конца марта, то есть до начала Великого поста.

В это же время проходил театральный сезон. Город, гордившийся своей непокорной природой, бросал открытый вызов зиме. Но если празднества длились полгода, не становилась ли карнавальной реальная жизнь? В сущности, уже говорилось, что Венеция была охвачена карнавальным духом круглый год. Она более не была серьезным городом вроде Лондона или городом мудрецов вроде Праги.

На площади Святого Марка играли оркестры, выступали бродячие артисты, давались кукольные представления и балы-маскарады. На костюмированных вечерах в оперных театрах присуждались призы за лучший наряд. Устраивались тщательно продуманные праздники, с позолоченными барками, малиновыми с золотом ливреями, гондолами, усыпанными цветами.

По словам Уильяма Бекфорда, венецианцы в 1780-х годах «так страстно стремились к развлечениям, что едва позволяли себе немного поспать». Во время карнавала каждый чувствовал себя свободным.

Ивлин описывает карнавал как место «всеобщего помешательства», где «женщины, мужчины и люди всякого звания рядятся в старинные наряды и скачут под странную музыку». Но сэр Генри Уоттон верил, что в этом безумии есть логика: карнавал использовался для того, чтобы «отвлечь людей от более серьезных вопросов». Другой английский наблюдатель полагал, что поощрение развлечений и даже порока было одной из основ политики венецианских властей. Возможно, здесь стоит вспомнить трюизм о хлебе и зрелищах.

Однако веселье охватывало не только местных жителей, но и иностранцев, что, разумеется, способствовало торговле. К тому же благодаря карнавалу могли существовать семь театров, две сотни ресторанов и бесчисленные игорные дома. Демонстрация веселья была также демонстрацией силы, иллюзией, призванной подчеркнуть процветание, независимость и неуязвимость города.