Венеция в русской литературе

Прием пространственной резонантности в изображении Венеции пришел в русскую литературу с переводами элегии А. Шенье «Pres des bords ou Venise est reine de la mer…», сделанными во второй половине 20-х годов В. Туманским, Пушкиным и Козловым. Подробно об этих переводах мы будем говорить далее, здесь же отметим, что пространственная перекличка возникает в этих стихотворениях как производное от параллелизма героев, принадлежащих разным локусам. Позднее в пародийной стилистике, но внешне четко обозначенным предстает данный феномен у И. Мятлева в «Сенсациях и замечаниях госпожи Курдюковой…» (1844):

Но Сан-Марк и сам собой
Бесподобен — золотой,
Весь почти из мозаика,
Вкруг чудесного портика
Много греческих икон —
Это знак, что наш закон
Всюду царствовал, бывало.
Но меня что восхищало —
Это сюр ле метр отель
Эн табло времан тель кель,
Как Успенского собора!
Не могла свести я взора
Умиленного с него,
И для сердца моего
Так повеяло отчизной,
Что дохнула новой жизней,
Из чужбины я душой
Вдруг перенеслась домой…

Эти отзвуки иных пространств материализуются в разных проявлениях венецианского мира. К примеру, в стихотворении К. Павловой «Гондола»(1858) череду пространственных ассоциаций вызывает ритмичный плеск воды под веслом гондольера, водная гладь и дворцы Венеции:

Встал месяц, — скольжу я в гондоле,
Качаясь по светлой бразде;
Все тихо, плыву я на воле;
Венеция спит на воде.

И сказочно блещет красою,

Сквозь легкий тумана покров,
Над темнотекучей волною
Узорчатый мрамор дворцов.

И с лаской весло гондольера,

Касаяся мерно струи,
Глухим повтореньем размера
Баюкает думы мои…

…Другие мелькнули картины,

Суровее, мыслям милей:
Убогие избы, овины
И гладь бесконечных полей.

Повсюду простор величавый,

Звон всенощной в каждом селе;
И город огромный, стоглавый
Широко сверкнул в полумгле.

И с грани земли православной

Громада столицы другой
Кичливо блестит над державной
В гранит заключенной рекой.

Над ней небо хладно и серо…

И, мерно колебля струи,
Удары весла гондольера
Баюкают думы мои…

Почти те же исходные знаки ассоциативных рядов и с тем же кольцевым кружением образов обнаруживает стихотворение А. А. Голенищева-Кутузова (1894):

Заветный сумрак, тишина,
Лишь весел плеск в немом просторе,
Венецианская луна…
Адриатическое море…
По синим медленным волнам
Плыву в задумчивой гондоле;
А сердце рвется поневоле
К иным, далеким берегам.
В волнах полуночных туманов
Там месяц бледный из-за туч
Наводит свой холодный луч
На сонмы плещущих фонтанов…
… И, одинок, с тоской во взоре
Плыву я!.. Полночь, тишина…
Венецианская луна…
Адриатическое море…

Во всех подобных случаях ассоциации сохраняют некий апофатический оттенок, но важно, что порождаются они именно знаками венецианского топоса.

В литературе ХХ века пространственные взаимопроекции представлены более сложно и вариативно, что не исключает возможности прямых эмпирических параллелей, особенно часто возникающих в путевых очерках. Так, В. Розанов пишет о сходстве соборов св. Марка и Василия Блаженного. Убранство венецианских дворцов рождает у П. Перцова довольно свободную ассоциацию с русскими дворянскими усадьбами: «Я невольно вспомнил здесь о наших крепостных усадьбах и дворянских домах: „соблюдая пропорцию“, разве не тот же быт, не то же миросозерцание и в водах венецианских лагун, и в степях Заманиловки?» (22).