Венгерская рапсодия

Должно быть, я выплакалась, прежде чем уснуть, следующее, что я помню — это слишком громкая музыка у кого-то из соседей. Я освободилась от простыней, привстав, посмотрела вниз на мой влажный, мятый сарафан и липкие трусики, все еще спущенные почти до колен. Там снова стоял чертов скрипач, он играл по-настоящему пронзительно и проникновенно, иногда врезались аккордеоны и кларнеты. Мелодия была в миноре, что-то грустное с ощущением того, что эту грусть нельзя унять. Возможно, именно эти цыганские скрипки упоминал Янош…

Янош. Он должен был вскоре прийти сюда в… я посмотрела на часы. Черт. Семь. Уже 10 минут.

Я вскочила с постели и заметалась: хотелось принять душ, переодеться, открыть бутылку вина, может, что-то приготовить, заправить кровать, причесаться, накраситься… А раз я собиралась сделать так много всего, это означало лишь, что я не сделаю ничего, только все больше бессмысленно суетилась, пока, оказавшись у дверей балкона, не осознала, что музыка играет не у соседей, а на улице.

Я убедилась, что по крайней мере натянула трусы, прежде чем приоткрыть двери балкона и взглянуть вниз на вымощенную улицу.

Полдюжины мужчин в белых рубашках и черных жилетках играли на своих инструментах перед немногочисленной публикой. Когда я просунула голову в дверь, раздался крик, и все подняли глаза на меня.

Я захлопнула двери и отбежала к стене, сердце бешено колотилось.

Это для меня?

Разумеется, это всего лишь совпадение, нелепое совпадение заставило их всех посмотреть на мой балкон, а крик, когда я открыла двери, раздался потому что… почему-то еще. Так? Вероятно, так. Но никакая сила не заставит меня снова выйти туда в этом помятом постмастурбационном состоянии. Что-то стукнуло о дверь балкона, и я подскочила от неожиданности. Это не был камень, ни что-то тяжелое. Что бы то ни было, оно издало негромкий, глухой звук. Я подкралась к балкону и повернула ключ в замке, все еще прижимаясь к стене. Дверь с треском открылась, снизу раздавались подбадривающие крики. Что-то не позволяло двери открыться шире, поэтому я опустилась на колени, чтобы подсмотреть. Моя рука неловко искала что-то по другую сторону двери, пока я не отдернула ее от резкой боли. Ай! Колючка!

Предметом, ударившимся о балконную дверь, оказалась алая роза.

Это шутка? Или кто-то ошибся?

Но, когда я укололась, кто-то выкрикнул мое имя.

— Руби!

О, боже мой. Я поднялась на ноги и перевесилась через перила балкона, нерасчесанные волосы падали мне на лицо.

— Янош! Какого черта?

Он стоял перед оркестром, широко разведя руки и запрокинув голову: цыганский концерт — для тебя!

— Я думала, ты хотел… — я замолчала и замотала головой.

Люди внизу улыбались, глядя на меня.

— Я ухожу.

— Нет-нет.

Янош разбежался и запрыгнул на балкон нижерасположенной квартиры.

— Ты что? — я была в панике, казалось, он и правда собирается забраться в окно на третьем этаже. — Ты упадешь!

— Я? Нет.

Толпа неистовствовала, подбадривая и свистя, хлопая под все более быструю музыку.

Я смотрела, как Янош подтягивается, упираясь ногами в ставни первого этажа, потом добрался до балкона нижерасположенной квартиры.

Он замер, держась за перила, усмехаясь, глядя на меня, притворяясь, будто вот-вот упадет, отчего я и толпа внизу вскрикивали.

На мгновение он встал — это было по-настоящему опасно — на перила, ни за что не держась, удерживая равновесие, прежде чем подпрыгнуть и схватиться за мой балкон. Его пальцы нащупали мои носки. Я присела и уже была готова шлепнуть его, когда он, наконец, будет вне опасности. Ну, что за глупое ребячество.

Но за этим благоразумным неодобрением скрывались преступные дрожь и трепет. Он старался произвести на меня впечатление каким-то старомодным безрассудством. Так глупо, что это сработало.

Ему оставалось лишь схватиться за перегородки балкона как обезьяне, потом подтянуться на перилах, у которых я стояла, сложив руки, нахмурившись и поджидая его.

— Ты долбаный псих, — поздоровалась я.

— Эй, это неправильно, — возразил он. — Толпа ждет от нас поцелуя.

— Толпа может проваливать.

Я скрылась в квартире, с непреодолимым желанием захлопнуть балконную дверь прямо у него перед носом, но в конце концов, это была его дверь, поэтому я сдержалась.

— Где в твоей душе романтика? — жаловался он, следуя за мной в гостиную.

— Я ничего нелепее в жизни не видела! — воскликнула я, размахивая руками перед его лицом. — Боже мой! Чертовы скрипачи, твои спайдерменовские выходки, да и я выглядела как Ворзель Гаммидж… ах!

— Что такое Ворзель Гаммидж?

— Пугало.

— Что такое пугало?

— Ох, — у меня слов не хватало, и я уже не могла больше рвать на себе волосы от ярости. — Забудь.

— Думаю, что пугало — это что-то очень красивое, даже когда злится.

Не позволь его обаянию тебя обезоружить.

Но его комментарий меня остудил, и я смущенно засмеялась.

— Вот дрянь, думаешь, ты можешь все исправить сладкими речами. Я то еще препятствие, меня не так просто преодолеть.

— С какой стати мне преодолевать тебя? Не понимаю, что ты злишься? Я делаю эти вещи для тебя — приятные вещи. Тебе не нравится?

Он казался по-настоящему уязвленным и смущенным. Я растаяла, опустилась на диван, жестом дав ему понять, чтобы он садился рядом.

— Извини, — сказала я, подавляя раздражение. — Уверена, что ты хотел как лучше. Просто у меня это вызвало некоторый шок. И недоумение. Я не знала, как реагировать, я не привыкла к такому.

— У тебя не было романтичных мужчин? Это проблема Британии?

Я снова засмеялась.

— Возможно. Но, Янош, мне казалось, что я четко дала понять, что не ищу романтики.

— Ты не ищешь романтики, но она тебя находит. Не понимаю, почему ты от нее прячешься.

— Я уже объясняла тебе почему. Это не для меня.

— Не могу с тобой согласиться.

— Тогда мы должны согласиться, что не соглашаемся.

Янош вздохнул.

— Я заплатил этим цыганам.

— Да где ты их вообще отрыл?

— Они работают в ресторане моего дяди. Некоторые работали в моем, когда у меня был свой. Потрясающие ребята. Потрясающие музыканты. Тебе не нравится их музыка?

— Нравится, очень мощная, меланхоличная, но в то же время игривая. Пробуждает желание танцевать и пить палинку.

От этих слов Янош приободрился.

— А этим мы могли бы заняться сегодня вечером. Давай я возьму тебя на ужин к моему дяде, он будет обращаться с тобой, как с принцессой.

Я коснулась его руки.

— Звучит отлично, но послушай, это не свидание, ОК? Никакой романтики. Ты мне очень симпатичен, но мы можем быть только друзьями.

Янош похлопал мою руку на своем плече и замотал головой.

— Ты так говоришь, Руби, но ты так не думаешь.

— Перестань, или я уйду куда глаза глядят.

— Иди собирайся. Или пойдем прямо сейчас, я не против.

В мятом платье и лохматой? Не думаю.

Двадцать минут спустя я уже шла по широкой фешенебельной венгерской улице, держа под руку красивого венгра, на мне мое лучшее платье в пол от Zara и мои единственные туфли на каблуке. Солнце садилось, прогуливались красивые люди, и ощущение момента было совершенным, идеальная картина явно неидеальной жизни сильно впечатляла.

Если б только жизнь всегда была такой!

Мы свернули направо, вошли в двери и, спустившись по лестнице на один пролет, оказались в огромном погребе с танцполом посредине и сценой для музыкантов, кое-кто из них мне уже был знаком. Несколько парочек кружились под музыку, пока остальные ели, пили и смотрели.

— Янош!

Вероятно, знаменитый дядя, что-то произнес по-венгерски, прежде чем по-медвежьи обнять племянника и похлопать его по спине. Казалось, они мило беседуют обо мне и моей национальности, потом дядя обратился ко мне напрямую.

— Англичанка, да? Ко мне ходит много англичан. Аккуратней с Яношем, ладно, он угодник для дам, так вы говорите?

— Дамский угодник, — поправила я, неловко улыбаясь. — Мы просто друзья.

В ответ дядя загоготал и, подмигивая, отошел назад к бару.

— Ну, раз ты так говоришь.

— Боже, — пробормотала я сквозь сжатые зубы, пока официант провожал нас до столика. — Весь Будапешт думает, что мы вместе.

Это же читалось и в озорных усмешках на лицах цыган-скрипачей. Почти сразу один из них, оставив остальных, подошел к нам, играя прямо за моим левым плечом. Это немного раздражало.

— Если дать ему денег, он уйдет, — заметил Янош, протягивая горсть форинтов.

— Так, что мне съесть? — я, нахмурившись, уставилась в меню, которое представало довольно для меня бесполезным. — Гуляш?

— Гуляш — это вкусное венгерское блюдо, но вообще-то это суп, а не то, что представляете себе вы, англичане. Посетители часто удивляются, когда его заказывают.

— Правда? Я в любом случае хочу попробовать. Хочу посмотреть, насколько он отличается.

— Я закажу вина. Может, бутылочку красного «Токая»?

— Это будет еще один новый опыт.

— Хорошо, — он кивнул.

Казалось, он немного отстранялся, обиделся? Довольно долго он сидел молча, пристально изучая меню, пока я смотрела на танцующих.

— Тебе нравится танцевать? — спросил он неожиданно, как только нам принесли вино.

— Я не очень хорошо танцую.

— Значит, ты не так часто это делаешь. Иди сюда.

Он встал и подал мне руку, холодный и серьезный, как офицер Прусской армии. С неохотой я взяла ее, позволив отвести себя в самый центр танцующих.

Как только мы оказались на танцполе, он выпрямился, так резко и ловко прижал меня к себе, что у меня дух захватило. Прежде чем я смогла оправиться, наши бедра соприкасались и мы уже мчались по всему периметру зала. Я понятия не имела, что это за танец, и не знала ни одного па, но он как-то вел меня, зная точно, когда мне пройти под его рукой, а когда вращаться вокруг него. Я чувствовала себя куклой, податливой и зависимой от его воли даже в собственных движениях. Это тревожило. Это восхищало. Я хотела, чтобы так было всегда.

Музыка, громкая и настойчивая, подгоняла нас, заставляя двигаться все быстрее и неистовее. Я кружилась, смеясь и покачивая бедрами, пока мое лицо не стало совсем красным и не закололо в груди. И не могла остановиться!..

Янош был искусен, силен и великолепно чувствовал музыку — я была очарована, поражена, покорена. Словно его рука на моем бедре обладала магией, подчиняя мои стопы его воле. Я чувствовала жар от его пальцев. Мелодия стихла раньше, чем я ожидала.

Я упала в объятия Яноша, все еще глупо смеясь, и грудью чувствовала, как бьется его сердце, пока он держал меня.

Он похлопал меня по бедру и отпустил.

— Кушать подано.

Мне потребовалась пара минут, чтобы отдышаться, прежде чем я сделала глоток красного вина, налитого официантом.

— Уау, — сказала я. — Это было… уау.

— Так, значит, тебе все-таки нравится танцевать?

— Такие танцы мне нравятся. Я имею в виду, что без тебя у меня бы не получилось, я бы не знала, что делать.

Он накрутил макароны на вилку.

— Для некоторых вещей в жизни тебе нужен мужчина.

— Можно танцевать и с друзьями.

— Это не то же самое. Не так. Мы танцевали так, потому что мы больше, чем друзья.

— О, Янош…

— Ты знаешь, что это правда. Страсть заставляет танец… — он зажестикулировал руками, подбирая слова, — … оживать. Нет страсти — танец мертв.

— Не думаю, что это так. Многие профессиональные танцоры — не любовники.

— Профессионалы — это не то же самое.

— Это тоже не гуляш. Ты был прав.

Ловкая смена темы, думаю, ты согласишься. Я увела Яноша от слегка раздражающего желания настаивать на том, что я его хочу, к разговору о том, как использовать и хранить паприку.

Беседы о еде и вине оставались ненапряженными, несмотря на то, что Янош даже не пытался сдержать негодования по поводу красной скатерти в клеточку.

Мы снова танцевали, изобилие еды и пьянящего вина сделали меня менее грациозной, но ничуть не повлияли на мое приподнятое настроение.

Дядя Имре пожелал нам хорошего вечера и отказался от платы, с благословением отправляя в теплую ночь.

— У твоего дяди так классно! — сказала я Яношу, позволяя ему положить руку мне на плечо и направлять мои уже немного непослушные ноги.

— Ах, нет, это не классно. Если хочешь «классно», я покажу.

— Да? И куда же мы теперь идем?

— Я отведу тебя в керт. Это самые классные места в городе.

— А что это?

— Пошли, тут рядом есть один.

Снаружи он выглядел как обычный модный бар: неоновая подсветка, огромные светящиеся окна, компании хипстеров за столиками…

Мы отворили огромную увесистую дверь… Бар оказался не баром, а внутренним двориком, среди брусчатки росли деревья, а стены и пол украшали художественные инсталляции.

— Ух ты, — я не могла оторвать глаз от коллекции винтажных велосипедов, подвешенных над головой бармена. — Это совсем… по-другому.

— Сейчас это популярно в Будапеште, модно. Я подумываю открыть такой бар.

— Тебе нужно найти старый дворик.

— Их много. Еще в моде разрушенные бары — в старых зданиях, почти обрушившихся.

— Предполагаю, что аренда обойдется недорого.

— Нет, через год их снесут, построят торговый центр.

Он пожал плечами и кивнул в сторону бармена, прежде чем заказал нечто абсолютно неопознаваемое.

Мы уединились во внутреннем дворике с двумя бокалами чего-то на вид приторного и мерзкого.

— Что это? — я понюхала содержимое бокала — пахло травами, немного дубильным и сильно непригодным для питья.

— Уникум. Он крепкий и прояснит твою голову.

Прояснит мой рассудок? По-моему, эффект будет прямо противоположным. В моем мозгу всплыл «Токай», и у меня появилась идея.

— Эй, — я бросилась вперед, неловко хватая его за плечо. — Ты ведь не хочешь меня напоить, да? Чтобы потом этим воспользоваться?

Часть меня хотела, чтобы он сказал «да». Другая часть хотела, чтобы он ответил: «ОК, продолжай».

Но его усы зашевелились, и он делано-небрежно откинулся на спинку стула:

— Я хотел показать тебе венгерскую культуру, и все.

Хм, он оказался намного раздражительнее, чем я думала. Казалось, он примерял маску то стопроцентного соблазнителя, то заурядного посетителя, не давая никаких подсказок относительно выбранной в данный момент роли. Это напомнило мне, почему мужчины и отношения меня раздражали, так что я просто подняла бровь и глотнула дряни из своего бокала.

— Боже мой, — пробормотала я, — ну и гадость, будто микстура Викторианской эпохи, которую забыли в кабинете еще в 1862 году.

Янош сбросил ледяную маску и усмехнулся.

— Не в твоем вкусе? Ладно, я принесу тебе что-нибудь другое. Палинка? Пиво? Вино?

— Все равно.

Он принес бутылку вина и два бокала.

— Скажи, что тебе нравится, — сказал он, разливая насыщенно-красный напиток.

— Разве мы об этом не говорили?

— Нет, что тебе нравится в мужчинах?

— Я не хочу мужчину.

Кроме тебя.

— Нет, но если бы на Землю свалился идеальный мужчина, каким бы он был?

Похожим на тебя.

— Ах, знаешь, я об этом как-то не думала.

— Подумай сейчас. Скажи мне.

— У меня был список, и Дейв подходил по всем пунктам. В списке было: заботливый, чувственный, амбициозный, при деньгах, верный, честный, оптимистичный, надежный.

Выражение неудовольствия на лице Яноша смешило меня.

— Что такое?

— Ты описываешь бизнес-партнера, а не любовника. Как насчет того, ну… что он должен смешить тебя? По-моему, англичане постоянно говорят про свое чувство юмора. Ты этого не хочешь?

Я задумалась. В нашей совместной жизни было не так уж и много смеха, я осознала это только теперь.

— Думаю, это было бы приятное дополнение.

— Дополнение? А насчет хорошего любовника? Это тоже дополнение?

— Я… правда, не знаю.

— Как насчет того, что он должен быть любящим? Готовым на все ради тебя?

— О, Дейв любил меня, по-своему. Он бы не стал биться с драконом или что-то в этом роде, но…

— Я бы сразился с драконом. Ради моей женщины я бы стал.

Янош ударил кулаком по столу.

Я подмигнула:

— А что насчет этой женщины? Какой бы она была?

Он опустил голову набок и довольно долго смотрел на меня, чтобы я затрепетала и бросилась искать укрытие в бокале.

— Я не знаю этого Дейва, — сказал он, растягивая слова. — Он не похож на меня. Возможно, я противоположность. Прежде чем ты сдашься, прежде чем забудешь о мужчинах, ты не хочешь попробовать другую личность? Как ты можешь знать, если ты не хочешь? Если ты не попробовала?

— Думаешь жизнь такова? — спросила я тихо. — Большой эксперимент? Надо все попробовать? У меня не так. У меня есть чувства. У меня есть сердце и я не хочу рисковать, чтобы оно не было разбито.

— Вот видишь, вот мы и дошли до этого. Ты боишься, боишься любви.

— Ты когда-нибудь любил?

— Да, конечно.

— Держу пари, неоднократно. Поматросил и бросил, держу пари, ты из таких.

В моих словах звучал упрек. Слишком быстро я осушила бокал размером с аквариум.

— В моей жизни я любил трех женщин, — сказал он, возмущенный тем, что я клеила на него ярлыки. — Первая — моя мать. Вторая — школьная любовь. Третья — моя жена.

— Что?! Ты женат?

— Она ушла, когда мой бизнес рухнул. Сейчас я один.

— Вот черт, извини. Должно быть, это было нелегко.

Я почувствовала нелепые пьяные слезы на глазах. Бедный Янош, в одночасье потерял и инвестиции, и любовь. Мне хотелось обнять его, вцепиться в его непослушные волосы, прижать его к себе.

— У тебя есть дети?

— Хотел, чтоб были, но она говорила, что слишком молода. Она модель, очень красивая. Сейчас в Америке. Как бы то ни было, мы говорим не обо мне. Я не из тех, кто сдается. У меня все еще есть надежда и страсть. А у тебя?

— У меня есть самоуважение и приличная сумма в банке, — я жалко засмеялась. — Ух ты, рок-н-ролл. Итак, раз ты любил лишь двоих женщин, не считая матери, значит ли это, что ты спал лишь с двумя женщинами?

Он замотал головой, подмигивая мне.

— Может быть, еще с одной или двумя, — признался он.

— Считая Джоди.

— А ты?

— С двумя — с Дейвом и с этим парнем, в которого влюбилась в колледже. Он меня отверг. По-настоящему некрасиво, по-настоящему разбил мне сердце.

О, боже, к собственному ужасу я поняла, что плачу.

— Это все из-за вина, — бросила я, когда он сделал движение в мою сторону. — Слишком много вина, давай выпьем еще по бокалу.

— Ты уже пьяна.

— Тогда давай танцевать!

За время нашей беседы из другого конца бара иногда доносилась музыка шестидесятых. Пара человек по-хипстерски дергалась на брусчатке.

Я постаралась поднять Яноша. Казалось, что он не особо хочет, но он встал и обнял меня, не давая мне уж слишком раскачиваться.

Музыка играла громко и фальшиво, мимо проносились лица, пугающее небо тоже кружилось, мне было ужасно плохо, я хотела сесть.

Нужно… сесть.

Так кончился вечер.