«Дай вам бог здоровьичка, ваше высокородие, от души желаю!» – простодушно прибавил он по окончании, будто не очень веря, что прочитанные стишки могут возыметь на небесах какое-либо действие.
Приготовивший, по обыкновению, пятьдесят золотых барин Янчи подал их дарителю, упитанного же телка велел зажарить для собравшихся крестьян.
После того подошла городская молодежь, катя десятиведерную бочку токайского. Перед набобом бочку поставили и подсадили на нее Марци, низложенного троицына короля, потому что язык был у него подвешен лучше всех. Марци взял стакан, наполнил и поздравил барина – кудряво, витиевато, как все мастера таких присловий, знающие их назубок, да еще от себя умеющие подпустить всяких экивоков для вящего благолепия.
– Пожелаю вам с господня соизволенья, как уж встретили вы по благости его целехоньки денек сегодняшний, шелками шитый, золотцем подбитый, серебром подкованный, то и не считал бы он, сколько волосков на головке вашей поосталось, а осыплет пусть столькими Щедротами ваше высокоблагородие, сколь у вас их выпало; и слуги божьи, все как есть, знай только заботы с пути вашего земного отметают, дабы пагубы разные даже пятнышком не замарали счастия вашего златошпорого, а радостей полная баклажка все бы красным эгерским побулькивала, и едва милость ваша к ней приложится, весь бы ангельский чин в лапоточках своих шелковых «прозит!»[214]
кричал, а коли подагра там или лихоманка, костолом да кондратий да прочий гость незваный, чего доброго, повадится, так чтоб начеку были райские те гайдуки, одесную-ошую по двое к вашей особе приставленные, и палками их ореховыми гнали, откудова пришли, вас же во блага земные, как в море Чермное[215] – войско фараоново, с ручками окунали, а уж придет под конец косарь тот нещадный, что всех за сено почитает, и скосит ваше высокородие, пущай ездовые на том свете не заставляют душеньку вашу за телегой плестись, а под трубный глас на шестерке коней поскорей во блаженные пределы вознесут, где Авраам, Исаак и прочие патриархи еврейские в бархатных штанах каллайскую кадриль вприсядку отплясывают под тридцать три тысячи цыганских скрипок. Дай бог здоровьица вам! От чистого сердца желаю.Одарил барин Янчи и парня, который без единой запинки выложил чудное свое поздравление, хотя и не нашел все это столь уж забавным, как в прошлые разы.
Наступил черед молодой девушки на выданье, самой красивой в околотке. Эта белого барашка привела в подарок и сказала какие-то подобающие слова, но так тихо, ничего не разобрать. Напрасно ее убеждали: передник отыми ото рта, не слыхать.
Поздравлявшую набоба девушку принято было брать с гостями наверх, – там она с именинником рядом и сидела, других женщин не было за столом. Болтали всякое о происходившем потом, под конец угощенья, когда вино всем бросалось в голову и ее тоже с непривычки дурманил хмель. Что уж там ни бывало, замуж девушка все равно выходила, ведь барин Янчи много давал за ней, отец сразу шестерку волов получал, и добрых мужичков поэтому не очень тревожило, что их дочек водят сюда.
Девушка кончила свою речь; это явствовало из того, что она вдруг присела рядом с барашком, обняв его за шею.
– Ишь льнут как друг к дружке, – заметил кто-то из самородков.
– Мясника боятся, – отозвался Мишка Хорхи двусмысленно.
Барин подошел к девушке, потрепал ее отечески по щечке, погладил по голове и спросил ласково:
– Как зовут тебя, доченька?
– Жужи, – ответила та еле слышно.
– Милый-то есть?
– Нету, – потупилась девушка.
– Ну так выбирай из этих парней подходящего, и сей же час замуж выдам тебя. («Взялся, взялся барин Янчи за ум, – зашептались кругом, – всегда-то на другой вечер откладывал».) Эй, ребята, кто в жены хочет ее? Забирай!