-- Звезда! -- эхом откликнулся Егор, и в это время на крылечке вновь зазвучали осторожные шаги. Не успел он спросить колдуна, кто же такая Ульяна!
-- Что это нынче к нам, словно в храм Божий, народ повалил? -воскликнул Михаила.
Егор тоже дивился: да уж, сколько живет он здесь, никого, кроме филина, да волков, да Лешего, окрест не видывал, а тут сразу два гостя рода человеческого! Он знал, что люд посельский полагал Михаилу злым колдуном и боялся его так, что лишь самая крайняя беда могла привести к нему. Егор и сам, коли насмелился, попросил бы у Михаилы какого ни на есть зелья, чтобы память свою пробудить. Кикиморка или нет, а растет и впрямь не по дням, а по часам, за месяц вымахал что твой двадцатилетний, и чем больше становится, тем сильнее болит головушка, туманит тоска по чему-то давно и накрепко забытому... Забыто, а крушит сердце!
Между тем колдун зажег еще лучину, в избе посветлело, и Егор замер в своем углу. В дверях показался невысокого роста мужичок, худой, чернявый, с быстрыми, блестящими глазами. Знахарь Ерема! Колдун молча смотрел на него, но Егор чуял, что они испытывают равное отвращение к гостю.
-- Здоров будь, Михаила! -- заискивающе молвил Ерема и невольно вздрогнул при виде Егора:-- Жилец у тебя?
-- Родня, -- буркнул колдун.-- Ты поди думал, один волк лесной мне сродник, ан нет.
-- Ладный молодец! А где же кикиморка? -- При этих словах гость быстро перекрестился.
-- Сгинула кикиморка. Нету ее.
-- Как так сгинула? -- растерялся быстроглазый.-- Почему? Я же сам ее тебе принес!
-- Надо было себе и оставить, коли так надобна. Ну, говори, зачем пришел?
Ерема протянул хозяину узелок:
-- Прими хлебушка свежего, холста беленого.
-- За что платишь? Аль от щедростей душевных решил поддержать живота моего? -- насмешливо спросил Михаила.
-- За помощью пришел,-- послышался смиренный шепоток.
-- Ну?..
-- Скоро Купала,
-- Поболе месяца еще до того дня.
-- Чья пташка раньше проснулась, та и корму скорее нашла. Нижайшая к тебе просьба: как пойдешь в Иванову ночь травы брать, меня с собой взял бы!
-- Иль сам неучен? Слышал, пользуешь хворости зельями.
-- У всякой пташки свои замашки. Да и не в лечбе дело. Вот скажу тебе, что со мной о прошлый год приключилось, в немногое время после, того, как видение огненное над Семижоновкой пронеслось.
Егор прислушался.
-- В ту ночь, Купальскую, очарованную, пошел я в лес...
-- А, царь-цвет покою не давал? -- перебил колдун.
-- Пошто насмехаешься? Сам на Купалу по лесу шастаешь! Иль тебе злат-цвет папоротника ни к чему?
-- На Купалу всякий цвет -- злат, надо лишь смотреть да брать умеючи.
-- То-то и оно,-- не поперечился Ерема.-- За наукой и пришел. Однако слушай далее... На того на Купалу взял я Евангелие, взял ряднинку и пришел в лес, на полянку, где раньше кочедыжник приглядел. Три круга очертил возле него, разостлал свою ряднинку -- и ну молитвы читать! Тут и полночь. Гляжу -- из неба луч синь ударил. Все блестит, все гремит, громовой голос на чужом языке вещает... Не до папоротника, страх лютый обуял! Схватился -- да прочь. Бежал, бежал, вдруг слышу: догоняет меня кто-то. Оглянулся: не то мужик, не то баба во всем сером летит прямо на меня, будто огромная сова! Налетело -и повалился я без памяти. Очухался -- нет ничего.
Сердце Егора отчего-то вдруг неистово заколотилось. Словно бы вспомнил он что-то... или зазвучал далеко голос родной... Нет. Почудилось.
-- Иль не знал, Ерема, что нельзя оглядываться в такую ночь? -- хмыкнул колдун.
-- Знал, да страх одолел! Вот почему и прошу тебя на сей раз подмогу оказать. Тебе былие травяное послушно, тебе зачуранья против нездешней силы ведомы.
-- С чего взял? -- резко спросил колдун.
-- Не горюй, Михаила, не выдам я тебя. Ни словечка не вымолвлю, что оборотень ты, волкодлак, что дружен с Лешим, что кикиморку, порождение Змея Огненного, ты прикормил-взрастил...-- И он прожег взглядом угол, где таился Егор.
-- Следил, значит? -- пуще прежнего нахмурился колдун.
-- А что же делать? -- развел руками Ерема.
-- Как же я тебя не приметил? Как товарищи мои верные твоего духу не учуяли?
-- Мертвой рукой и не таких обведешь!
-- Не тошно ли с мертвечиной возиться, жир вонючий топить, свечки из него лить? -- глухо спросил колдун.
-- Смекаю, что в том котле, где смола с отваром злых трав перемашана, тошнее того кипеть будет,-- загадочно ответил знахарь.
Колдун еще ниже наклонил голову:
-- Ведьмак ты, Ерема. Меня лиходеем народ кличет, ан нет: из нас двоих ты лиходейнее.
-- Сам же сказывал, что я от хворей-болестей пользую, стало быть, добро несу.
-- Руки твои нечистые -- и добро твое грязное.
-- А болящему не все едино?
-- Ну, в тот миг, когда лихоманка его бьет, может, и едино. А душа-то его твоим злом уже отравлена. Слаб человек, не ведает, что слабость его .не в добро, а в зло уводит.
-- По-твоему, помереть лучше, чем от меня исцеление принять? -- Черные глаза Еремы вспыхнули лукавым огнем.-- Ты это хворому скажи... А мне помоги жар-цвет взять!