Венок ангелов

Однако я тогда еще не знала, что мне, собственно, предстоит, так как в свое время спрашивала декана лишь об уставе Церкви, но не о том, что ожидает нарушившего этот устав. Мысль об этом очень беспокоила меня. Но неужели же это было возможно, чтобы между мной и горячо любимой мною Церковью могло возникнуть противоречие? Неужели она, вознамерившаяся спасти все души, неверно истолкует мое намерение? Я сочла своим долгом спросить ее об этом. Охотнее всего я бы вновь доверилась отцу Анжело, но ответ его пришел бы слишком поздно. Не то чтобы я опасалась смерти своей свекрови – она странным образом чувствовала себя лучше после той ужасной сцены, как будто это был всего-навсего кризис, который благополучно миновал; мне не давал покоя страх за Энцио! При этом я чувствовала, как он страдает от своего чудовищного обвинения, а он и в самом деле страдал невероятно, но не желал взять свои слова обратно. Он не мог сделать этого, ибо уже был не властен над собой. Нет, ждать ответа отца Анжело времени не было, и я подумала о декане. Но поверит ли он в то, что я действую из религиозных побуждений? Он, конечно же, не поверит, судя по тому впечатлению, которое сложилось у меня во время нашей первой беседы. Поэтому я, не долго думая, решила выложить все свои сомнения в исповедальне, во время утренней мессы. Правда, в этом случае я не могла выбирать священника и должна была довериться первому попавшемуся духовнику. Однако по той же причине я еще острее чувствовала свою полную зависимость от Божьей воли, и это чувство уверенности и спокойствия перешло и в мои молитвы. Я вспомнила, что Благодать таинства в равной мере изливается и на исповедника, и на духовника. И я стала молиться за него, молиться с верой и самозабвением. Я помню, что просила для него у Бога способности отличить злых духов от добрых, ведь я прекрасно сознавала, как нелегко ему было понять меня.

Когда я вошла в исповедальню – в то утро была открыта лишь одна из них, – я вначале испытала огромное разочарование: моим духовником оказался декан, встречи с которым мне так хотелось избежать. Но, услышав слова благословения, я поняла, что пути назад нет. Я должна была принять это как волю Божью, и я сделала это: мне удалось четко и ясно изложить все, что было у меня на сердце; я даже, чтобы выразить мою покорность провидению, открыто сослалась при этом на наш первый разговор. Он не вознегодовал, как тогда, в своей комнате, а заговорил со мной спокойным и доброжелательным, но необычайно серьезным тоном. Все случилось так, говорил он, как и должно было случиться. Я шаг за шагом отступала перед необходимостью исполнить свой долг по отношению к Святой Церкви. На каждом новом распутье, где Бог вопрошал меня, я вновь и вновь сознательно выбирала опасность, которая росла не по дням, а по часам. Неудивительно, что эта опасность наконец, как и следовало ожидать, настигла меня и обернулась для меня поражением! Ибо это не что иное, как полное поражение, раз я согласилась пожертвовать религиозным содержанием своего брака, а значит, и Благодатью, даруемой таинством брака. Затем он сообщил мне, что по закону Церкви я буду лишена права принимать Святое Причастие, если не откажусь от своего намерения.

Этого я никак не ожидала и была потрясена его сообщением до глубины души: Святое Причастие было для меня все это время единственным утешением. Я надеялась, что оно останется для меня утешением и поддержкой и в моем невероятно трудном браке с Энцио.

Вначале я словно окаменела от боли, но потом у меня вдруг появилось такое чувство, как будто в темную исповедальню упал луч света, так что его слова, не утратив своего ужасного смысла, сами пришли мне на помощь, сами помогли мне до конца, до полной, последней безусловности исполнить наказ двух ангелов.

Декан тем временем ждал ответа. Он спросил меня, поняла ли я его.

– О да, ваше преподобие, я поняла вас, – с трудом подбирая слова, ответила я. – То, что вы сообщили мне, ужасно, но я должна принести и эту жертву, чтобы Бог смилостивился над душой моего жениха.

Мой ответ, судя по всему, поверг его в ужас. Очевидно, он еще не понял, что я имела в виду. Он, конечно же, опять решил, что я ослеплена страстью. Тихое поскрипывание скамейки по другую сторону зарешеченного окошка красноречиво говорило о его волнении. Однако он и сейчас совладал со своими чувствами, все, что отличало его как человека, словно погасло здесь, в исповедальне, растворилось в надличностном спокойствии духовного инструмента, коим он был в эти минуты. Спустя мгновение он вновь заговорил.

– Вы говорите о религиозной жертве, в действенность которой вы верите, – сказал он. – Если я вас правильно понимаю, вы надеетесь спасти другого человека ценой своей собственной гибели. Какое заблуждение! Разве вы сами не чувствуете противоречия? Пока с вами была Милость, можно еще было представить себе, что ваш избранник разделит с вами эту Милость, если же вы сделаете то, на что решились, все станет наоборот: вы разделите с ним его отверженность, его богоотступничество, его греховность, его вину.