Венок для мертвой Офелии

– Наконец-то отдых, Таня! – прошептала я. – Наконец-то отдых, и пускай соседки по утрам громко рассказывают Ольге о своих печалях, о том, что их повзрослевшие сыновья явно собираются испортить себе жизнь; пусть соседи кричат, взывая к Санькиной совести, пусть блеют козы, кричат петухи, пусть все-все будет, главное… Главное – ты, Таня, знаешь, что к тебе никто сегодня не явится со своими мужьями, женами, украденными счетами и взломанной важной почтой. Никто не будет тебе угрожать! Никому не нужна будет твоя помощь! Ну, разве что Саньке с выпасом коз. Ты, Таня, все эти пять дней будешь простой, местами примитивной отдыхающей теткой со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями… Ура, Таня! Да здравствует простая, ясная и спокойная жизнь! Хотя бы на несколько дней!

Я подошла к окну. Ольга стояла к нему спиной, поэтому она меня не видела, а соседка была слишком поглощена тревогой о своем сыне Витьке, который, как я поняла из ее слов, совсем сбрендил, потому что приехала эта «дура набитая, Аська», что вызывает у соседки Таи справедливые опасения – что все это вряд ли хорошо закончится. Дальше следовал рассказ о неведомой мне парикмахерше Леночке и ее матери Маргарите, тоже парикмахерше, что у них бизнес семейный и в хозяйстве у них все ладно, а Леночка – и умница, и красавица, она ведь с Витьки пылинки готова сдувать, да разве кобелей этих поймешь, чего им надо?

«Это точно, – мысленно согласилась я с Таей-соседкой, – кобелей вообще понять трудно. То есть их можно понять и, даже потрудившись слегка, догадаться, почему их привлекают не хорошие парикмахерши Леночки, а беспутные шалавы типа этой Аськи, но лучше об этом не думать, потому что тогда слишком уж отчетливой станет порочная и примитивная сущность этих кобелей».

И даже флирт лишится романтичного флера, все превратится в бессмыслицу, ну а дальше пойдут «люди, львы, орлы и куропатки» и прочие непонятные животные, и – почему-то – козы. Видимо, Оля решила, что вступать в разговор не стоит, а может быть, просто соседка Тая не оставляла Оле возможности вставить слово, но говорила только она. Оля молчала. Тая уже и не говорила, а всплакивала и причитала. Последнее, что я смогла разобрать среди ее длинных подвываний и нечленораздельных междометий, щедро перемешанных с непечатными словами, было: «А вот деточки, Оля, как же с деточками, если он будет весь свой, можно сказать, пригодный возраст постоянно убиваться по этой профурсетке-то, я ж внуков не дождусь, беда какая с дитями-то, Оль, беда!» Я подумала еще философски – зачем ей внуки, вон как она с сыном замучилась, но вспомнила, как когда-то давно на мой такой же вопрос моя бабушка строго сказала: «Как зачем? Чтобы стакан воды было кому подать на предсмертном одре», – и немного успокоилась. Объяснение это показалось мне вполне логичным. раз сын не удался, то, может быть, есть надежда получить этот стакан воды от внука? Или внучки. Хотя я не уверена, что мне он так уж понадобится на моем смертном одре, что я соглашусь терпеть всю жизнь адские муки от своих неудавшихся детей. Да еще потом терпеть и внуков! Лучше просто завести привычку – ставить этот стакан рядом с одром ежедневно, на всякий случай. И ни от кого не зависеть.