Я закрыла глаза, пытаясь осмыслить сказанное. А когда открыла, никого рядом не было. Я коснулась рукой того места, где минуту назад сидело грузное тело. Не было никакого тела — пусто. Я навострила уши и стала напряженно вслушиваться. Никаких особенных звуков. Ни шагов, ни покашливания. Настороженная звенящая тишина, только цикады кое-где потрескивают...
В отличие от прошлой ночи, я не просыпалась каждые полчаса. Прилежно проспала до зари и проснулась в восемь от собственного храпа. Залезла в сумочку — точно, нет паспорта. Лучше бы на пляже украли... Вслед за мной пробудилась тяга к жизни и ее извечный спутник — страх. Я пошаталась по номеру, приняла душ и по прогибающимся доскам коридора побрела на улицу. Ровно сутки назад в это же время я нашла желтое парео. Может, и в этот раз я найду нечто?
В этот раз Всевышний подкинул мне Броньку Хатынскую. Связавшись с Павлом, она для меня умерла. По крайней мере, как человек, способный дать взвешенный совет и разделить чашу страданий. Вот именно в таком «мертвом» виде она ко мне и прикатила — то есть с Павлом. Я стояла на крыльце, гадая, куда податься бедной пострадавшей, и в эту минуту к дому подъехал «кефир», и из него образовались счастливые голубки. Осанистый Павел, поприветствовав меня ручкой, остался бродить по двору, а Бронька полетела ко мне, махая крылышками.
— Пойдем в дом, — буркнула я. — Не могу без слез смотреть на твое счастье.
Она не видела моего угнетенного состояния. Она замечала только себя, и в этом была вся Бронька.
— Как жалко, что ты уже проснулась, — заявила она, падая на мою постель. — А мы хотели тебя разбудить и заняться обустройством твоей личной жизни. Вот взять, к примеру, мою личную жизнь...
— Только не говори, что с таким упоением ты не трахалась со времен развала Союза, — проворчала я.
— Что ты! — вскричала Бронька. — Я с таким упоением не трахалась со времен моего детства! Ты помнишь наше трудное детство? Все эти ленточки, завязочки, платьишки-колокольчики... А игрушки? Ты знаешь, что даже английские свиньи должны быть обеспечены фермерами игрушками, чтобы не грызли друг друга...
— А меня чуть не убили... — сообщила я.
— Поздравляю! — воскликнула Бронька, меняясь в лице. — Опять?..
Я кратко изложила ей ситуацию. Бронька поежилась. Затем подошла и потрогала мой лоб. Температуры у меня не было, но лоб почему-то пылал — она отдернула руку, как от плитки. Вернулась к кровати, присела на краешек и задумалась. Продолжалось это действо минут восемь. Я успела сложить в шкаф полотенце, перекурить у распахнутой занавески. Наконец она очнулась.
— Ты не думай, что я вообще тебе не верю. Это неправда, Лидусь. Мало того, понимаю, что ты вляпалась в дерьмо. Но не могу поверить до конца. Во-первых, ты шизанутая писательница, причем больше шизанутая, чем писательница, во-вторых, мне нужно убедиться во всем самой.
— А что нужно сделать для того, чтобы ты поверила? — уныло спросила я. — Умереть по-настоящему? Обыщи эту комнату, Бронька. И ты не обнаружишь мой паспорт. Они сказали, что будут наблюдать за мной постоянно, понимаешь? И еще сказали, что даже твоего Павла проверили, — им, видишь ли, не понравились обстоятельства вашего знакомства. Мне они, кстати, тоже не понравились. Хочешь, назову фамилию Павла?
— Назови. — Бронька резко повернула голову.
— Нестеров.
— Точно, блин... — Бронька вскочила и забегала по комнате.
Тут я несколько слукавила. О Павле Нестерове мне рассказывал не Полипчук, а Рокот — именно его люди проверяли Бронькиного ухажера. Но я сочла допустимым этот маленький обман. Она все равно не узнает, а чем принципиально Рокот отличается от Полипчука, я и сама не знала. Разве тем, что один из них уже в прошлом?
— Говоришь, они постоянно наблюдают за тобой?
— Только и делают, — кивнула я.
— Хорошо, пойдем во двор. — Она за руку вывела меня из номера и по просевшим половицам потащила к выходу.
Слава богу, население бунгало еще мирно досыпало, и никто не видел метания этой кудрявой дамочки. Павлу надоело без дела болтаться по двору, он сидел в машине и крутил ручку настройки приемника. Увидев нас, сделал попытку выбраться из машины.
— Сидеть! — вскинула руку Бронька. — Подожди еще полчасика, милый, любимый, единственный, и мы продолжим наши занятия... Я прогуляюсь вокруг твоей халупы, — объяснила она мне. — Если спецслужбы вконец распоясались, обнесли тебя забором и роют окопы, мы будем биться за твое выдворение из страны...
Я удалилась в номер и от нечего делать принялась перебирать сумку — не пропало ли еще чего? Затем исследовала рассохшуюся дверь — замок не взломан. Бронька объявилась минут через двадцать, хмурая, как грозовая туча.
— Со всеми гэбэшниками разругалась? — поинтересовалась я.
— Ни одного не видела. — Она с любопытством посмотрела на меня и поджала губки. — Дважды обошла ограду, по пляжу побродила, к санаторию вышла. Во все канавы заглянула. На деревьях посмотрела...
— И совсем никого? — расстроилась я.