Венок кентавра

Взяв в гардеробе пальто, Иван Аркадьевич вышел на улицу. Стемнело. Шел снег, мягкий и пушистый, кружился в лучах разноцветных огней центра города, падал на мокрый асфальт, таял, смешивался с грязью московских улиц. Захотелось вернуться в Копенгаген. Побродить по чистеньким переулкам, выпить хороший кофе в уютной кофейне, вобрать в себя рождественское настроение. В Москве приближение Рождества пока не чувствовалось, в Дании народ, должно быть, пребывал в предпраздничной суете. В столице суета была всегда, но не праздничная, а нервическая. Старый он, что ли, стал? Раньше Москва его не так раздражала. С другой стороны, отчего-то именно в России Иван Аркадьевич заряжался вдохновением. В спокойной Европе эмоции становились ленивыми, мозги расслабленными, работать было скучно. Потом, здесь жила Лена, Леночка Зотова – следователь по особо важным делам. Его антипод, половинка с другим полюсом. Звонка Лены режиссер ждал с момента приезда в Москву. О начале проекта трубили все газеты и телевидение. Даже при своей занятости на службе Лена не могла не знать, что он приехал, но так и не позвонила. Варламов тоже не звонил, хотя расстались они вполне мирно. Просто другом у него быть не получалось, но ближе Лена не подпускала. «Жаль, госпожа Берн не пришла», – в очередной раз с досадой подумал Варламов и увидел ее.

Изящный силуэт, укутанный в шоколадные меха, темные волосы собраны в гладкую прическу, зеленые глаза смотрят лукаво, нежная улыбка. Ее красота, выдержанная, словно французское вино, очаровывала. Злость тут же развеялась. На эту необыкновенную женщину обижаться было невозможно.

– Простите, ради бога, милейший Иван Аркадьевич! – воскликнула Василиса. – Я живу в пригороде, выехала заблаговременно, но попала в пробку на въезде в Москву. Дорогу перекрыли из-за кортежа очередного высокопоставленного чиновника, который куда-то страшно торопился. Наши власть имущие совершенно не думают о комфорте простых людей. Как назло, я забыла дома телефон и не могла известить вас о задержке. Умоляю, простите, что заставила вас ждать. – Василиса присела в реверансе.

– Да что вы право… – смутился Иван Аркадьевич. – Я счастлив, что вы пришли, несмотря на произвол чиновников, – улыбнулся режиссер.

Василиса заметно повеселела.

– Как вам наш кумир? – подмигнула прима, стянула тонкую лайковую перчатку и протянула режиссеру изящную ладонь.

– Вам честно ответить? – иронично спросил Иван Аркадьевич, прикоснувшись губами к руке красавицы.

– Неужели вам не понравилось? – притворно удивилась Василиса. – Весь свет сходит с ума по полотнам сладкого мальчика. Представьте себе, даже моя дочь на нем свихнулась!

– Сочувствую! Впрочем, я могу понять вашу дочь. Юлиан выглядит гораздо симпатичнее своих бездарных полотен.

Василиса весело рассмеялась. Варламов с облегчением вздохнул. Если бы госпожа Берн оказалась горячей поклонницей художника и оценила его мазню, то Иван Аркадьевич потерял бы веру в человечество.

– К слову, вы должны были пересечься с Алисой на вернисаже.

– Ваша дочь здесь? – удивился Варламов и понял, что Василиса лукавила, когда говорила о пробке перед Москвой. Прима специально приехала к закрытию вернисажа, чтобы не пострадал ее тонкий художественный вкус. А его, выходит, она загнала на бездарную выставку вовсе не для того, чтобы узнать мнение о картинах Юлиана. У госпожи Берн совершенно иная цель. Она на это намекала в разговоре, но почему-то Варламов разозлился.

– Василиса, милая, я безумно польщен вашим приглашением и рад вас видеть. Однако должен вам сказать, что я очень не люблю, когда со мной играют в кошки-мышки. Впрочем, я догадался, что дело, о котором пойдет речь, касается вашей дочери.

– Вы очень проницательны, Иван Аркадьевич. Зябко как-то. – Василиса плотнее закуталась в меха. – Здесь неподалеку есть неплохое заведение, где готовят чудесный глинтвейн. Идемте, пропустим по стаканчику. И не обижайтесь, ради бога! Вы мой кумир. Для меня счастье с вами повидаться, пусть для этого я выбрала не самый удачный повод.

Глава 1 Бестолочь

Кофейня, куда привела Варламова бывшая прима, располагалась в тихом дворике дома дореволюционной постройки. Она была декорирована в стиле французского шале. Деревянные столики, камин, пледы на плетеных креслах, кованые люстры. Возникло ощущение, что они вдруг очутились в Альпах. Даже снег, кружащийся в электрическом свете за оконным стеклом, казался чище. Нос щекотал запах гвоздики. Госпожа Берн не обманула. Глинтвейн здесь был превосходный, не какая-нибудь кислятина с дешевым вином и коньяком.

Напиток согрел и расслабил. Василиса, напротив, выглядела напряженной и никак не могла найти подходящие слова для вступления. Она пригубила глинтвейн, полезла в сумочку, вытащила портсигар и зажигалку, прикурила, задумчиво глядя перед собой, словно спохватившись, снова полезла в сумочку, достала конверт и положила перед Иваном Аркадьевичем. Варламов напрягся.

– Там фотографии дочки, – уловив его напряжение, с улыбкой сказала Берн.