Его приятель нахмурился и подумал: «Все еще надобно убеждать себя в том, что он тоже мужчина. И убийство тому не помогло».
— Нет, — сказал он вслух. — Говори.
Друг перевел взгляд на чужака, встретился с ним глазами, задержался в них и начал багроветь скулами. Потом глухо, словно в себя, сказал:
— Пусть не считает, что это навсегда. Покамест пусть будет на время.
— Не гость и не сосед? — уточнил старший.
— Вроде совсем и не гость уже, но еще не сосед, — пояснил незнакомец. — Вот он о чем. Верно?
— Верно, — сказал младший. — Почти что никто. Потом распорядился:
— Ружье оставишь у меня.
— Не пойдет, — сказал незнакомец. — С ним я не расставался с тех пор, как перестал быть мальчишкой. Случилось это лет на десять раньше, чем ты появился на свет.
— Хорошо, — сказал старший и, пресекая возражения, предостерегающе поднял руку. — Не гость, не сосед и не пленник. Это можно. Это правильно. И делишься порохом.
Младший сердито потупился, развернулся на пятках и двинулся к дому.
— Тоской обиженный, — сказал незнакомец.
Старший вздрогнул, помешкал и исподлобья бросил на него угрюмый взгляд:
— С чего ты взял?
— С того, что друга ему недостаточно. Еще и враг нужен… Чужак тихонько щелкнул языком, и конь послушно подошел, склонив голову. Сняв с седельной луки толстый хурджин[2]
, незнакомец молча протянул его старшему, и сквозь потертую кожу тот услыхал пьянящий запах чурека и кислый сырный дух. У него сладко засосало под ложечкой, но ни хурджина, ни бурдюка он в руки не принял:— Негоже так.
Спорить чужак не стал, и они зашагали к дому. Навстречу им уже шел младший с охапкой сена в руках. Небо ухнуло громом, и в тот же миг незнакомец ступил на порог.
«Гроза в октябре, — успела подумать женщина. — Дурная примета…»
II