Венок на волне

- Все работы, Паша, хороши, люди всякие важны. Разве ты забыл рекомендации Владим Владимыча своим потомкам? - Он неторопливо положил зачетку в карман и добавил: - Чем, по-твоему, этот институт хуже МГУ? Серость, разве ты не знаешь, что социализм - это учет? И потом... важен диплом, любой... А дальше - время покажет.

Может, Борька был прав? А я тогда поторопился подать заявление в отдел кадров завода с просьбой принять учеником токаря в механический цех? Агитация отца сработала безотказно. "Не вешай носа, - говорил он мне, - не распускай нюни. Все к лучшему. На заводе научишься молоток держать, в армии - винтовку, глядишь - человек. А диплом - так это ведь только приложение к умной голове".

И правда, у нас в семье насчет службы в армии никогда не было дебатов. Это считалось само собой разумеющейся, неотъемлемой частью биографии. Первый класс, прием в пионеры, вступление в комсомол. Помнится, приехал я из райкома - только что вручили комсомольский билет, - вошел в дом, смотрю - на столе дымятся пироги. "Это по какому поводу?" - спрашиваю мать. "Как по какому? - изумилась она. - Тебя же в комсомол приняли!"

И вот тогда, на проводах в армию, сквозь материнские слезы я не мог не заметить в ее глазах радости и гордости: "Вырос... Вот ведь дожила - в армию провожаю!" А отец так тот, кажется, помолодел лет на десять. Весь вечер не выпускал из рук гармони и сам запевал все солдатские песни. А были среди них и такие, что мы сроду не слышали, видно, держал их отец про запас, до заветного случая.

Гости долго не расходились. Уже к полуночи подвигались стрелки часов, когда подошел ко мне Борис и шепнул с загадочным видом:

- Выйди на минутку, ждут тебя.

Я сбежал с крыльца, и на меня пахнуло осенним садом - терпким ароматом яблоневой листвы и дымком погасших костров. За калиткой - я и не узнал сразу - стояла Лида Зотова.

- Ты чего? - спросил я громко и, наверное, очень грубо.

- Вот, - сказала она, - возьми сюрприз, - и протянула конверт. Только с условием: откроешь, когда переоденут в форму.

Я положил конверт в карман, забыв поблагодарить.

Мы стояли молча минут пять, а может быть, полчаса. Светло-желтым вымытым плафоном висела луна. И тени падали так резко, что Лидин профиль казался нарисованным тушью. Он так и врезался в память - на фоне темной рябиновой ветки. Чем пристальнее вглядывался я в этот профиль, тем неузнаваемее становилось для меня ее лицо. А может быть, сейчас, в темноте, я разглядел в нем то, чего ни разу не видел днем.

- А нас вот в армию не берут, сказала Лида.

Вот и все, что она сказала.

Рабочая наша Апрелевка ужо спала крепким сном. Только электрички невидимо гремели по рельсам в ночи.

Дорожка света метнулась под ноги - это Борис распахнул дверь, вышел к нам.

- Извини, Паш! - сказал он, зевая. Мне завтра, то есть сегодня, вставать чуть свет. Пока... Бывай... Держи лапу...

- Ну, до свидания, пойду я, - смутилась Лида и застучала каблучками вдоль палисадника.

Борис жал руку долго.

- Пиши, - повторял он, - главное, пиши чаще. Письма разряжают нервы. Это я в хорошей книжке вычитал. Письмо написать - все равно что с другом поговорить. А кто тебе друг, если не я. Да, - спохватился он, - чуть не забыл, - и, порывшись в портфеле, вытащил пакет. - Держи! Финский почтовый набор. Хватит на целых полгода - и бумага в линеечку.

Уже укладываясь спать, я вспомнил про Лидии сюрприз и вскрыл конверт. В нем оказался другой, поменьше.

"Как не стыдно! - прочитал я. - Ведь просила же открыть, когда переоденут в форму. Так и знала, что не удержишься. Целую, Лида".

...Вечер будто вчерашний, а я уже не на Апрелевской улице, а в кубрике. Интересно, где в эту минуту Борис?

П и с ь м о п е р в о е.

"Борька, дружище, привет! Извини за долгое молчание, но о чем было писать? О том, как перед назначением на корабль занимался строевой подготовкой? Представляешь, учились заново ходить.

"То, - говорит мичман, - чему вас мама научила, когда вам было по десять-одиннадцать месяцев, забудьте. Выше ножку! Шагом марш!" И вот мы маршировали с утра до вечера. "Разомкнись!" "Сом-кнись!" Правда, занятия по специальности давали кое-какую отдушину. Тут начинал вспоминать, что ты все-таки мыслящая личность и не зря долбал физику и логарифмы. Но это - как солнце среди обложного дождя. В остальном же от подъема до отбоя как белка в колесе - бежишь, бежишь, а все на одном месте.

Сильно я надеялся на изменения, когда попаду на корабль. Ладно, думаю, выдюжу, зато потом "соленый ветер в грудь, счастливый путь!". Но вот я на корабле, и опять почти все то же. И тут от швабры не убежал.

Командир корабля - ничего особенного. Не отважный капитан, не объездил много стран. Была у меня с ним встреча. Странный какой-то. Цветы в каюте. Представляешь, в двух котлах - их здесь называют лагунами охапки живых астр.

Ты знаешь, я ему показался совсем зеленым. Не мы с тобой виноваты, что все эпохальные события состоялись или до нашего появления на свет, или застали нас в младенческом возрасте.