Венок раскаяния

«Душа страдает, сердце плачет по усопшей нашей звезде Нинуле! Кирилл (муж умершей) сказал мне, чтобы я организовал яму. Я нашел копачей, заказал обед. Взяли венки, замечу, все пять венков покупал я, Сергей (брат) ни одного. После похорон я с моей Людой поехал забрать свои деньги, которые оставлял покойной Нине. Только приехали, я сказал, что в шифоньере под газетой лежат мои 500 рублей. Кирилл открывает шифоньер, а там пусто. Моя Люда и говорит: а где Нинины платья, шерстяные кофты, рубашки, отрезы на платья, ситец? Он говорит: не знаю. Потом говорит: ну, что-нибудь возьмите на память. Люда ответила: ладно, ничего мне не надо, дай только чернобурку. Он отвечает: а ее нет. Тогда я нашел отрез в диване и говорю: это мой. А Кирилл говорит: нет, мой, на костюм. Я говорю, там не мужской рисунок, это я Нине покупал. Я отрез забрал, а ему стало стыдно. Я еще взял пальто Нины, оно подошло на Люду, и туфли, они тоже подошли, предложил Кириллу рассчитаться со мной за могилу, за обед. Он закричал: «Вы хотите меня ограбить!» Тогда мы с Людой забрали Нинины серьги... А остатки водки после поминок я взял себе, я же за нее платил, да еще две бутылки отдал копачам... Целую тебя — Савелий».

Только Савелий и Сергей называли еще Прокла Прокуней.

Сергея я дома не застал. На замке оказался не вход, а длинная наружная лестница, ведущая в его комнату на втором этаже. Лестницу эту запахнула огромная — от земли до второго, верхнего этажа — самодельная дверь на петлях, амбарный замок наглухо пристегнул ее к ступенькам. Сразу почему-то вспомнился Прокунин буфет с ящиками из-под посылок. Комната, закрытая на дальних подступах, обретала давно нежилой вид.

Хозяин, однако, появился скоро.

— Выгодно, — объяснял Сергей Савельевич, открывая поваленную дверь. — И лестницу берегу от солнца и дождя, и врезной замок покупать не надо. Проходите. Ремонт, вот посмотрите, недавно сделал. Это кажется, что небольшой, а отдал... тыщу рублей. Из своего кармана — что делать, закон. Я пошел в жэк, чтоб мне, может, хоть за квартиру не платить, чтоб я отжил на эту сумму. Говорят, нельзя. Я — в горжилуправление, потом — в горком партии. Ну, нельзя так нельзя... Я хоть и принципиальный, но справедливый. ...Та-ак, значит, сожительница Прокла жалобу вам написала? А вы хоть знаете, что они не были расписаны? Нет уж, позвольте. Она скрывала от нас, что не расписана, и паспорт Прокла не сдавала, чтобы мы не могли подать иск о дележе наследства. Паспорт не сдан — справку о смерти не дают, а без справки — иск не принимают. Она хотела полгода протянуть, потом бы все наследство — ей. Полтора месяца ей не хватило, мы с Савелием нагрянули. Она без справки о смерти ухитрилась его похоронить, в Запорожскую область увезла. А два дня, пока он здесь, в городе, в морге лежал, это рядом со мной, кстати, она к нему даже не приехала. Знаете, почему? Она сберкнижки и ценности в квартире искала. Я ведь к ней хотел подъехать, успокоить, позвонил, она говорит, хочу одна побыть. Поняли? А-а. Уже труну увозить надо — она приезжает. Труна? Как что? Гроб. Заявляется: я, говорит, раньше не могла, одежду Прокуньке готовила. Готовила... Ремня даже брючного не взяла. Забыла. Я свой отдал. Старый, правда, не в этом дело. А расческу она ему в нагрудный карман вложила — извините, грязная, на мусорнике такую не найдешь. Проводить человека навеки с такой расческой. Мы потом с Савелием приехали, она нам ключи от гаража не дает, мы гараж опечатали, а она сорвала. Зачем? Во-первых, в гараже задний мост еще был, скаты, покрышки, две канистры белых, мы сквозь щели-то рассмотрели. Она все это успела продать. Ну, а главное, под задним левым колесом «Волги» у брата были закопаны в банке ценности. Всего — на шестьдесят тысяч. Из них тридцать пять тысяч — в деньгах. Ну, мы, когда пришли, земля уже вскопана, а от банки одни осколки. Потом мы к ней домой пошли, участковый, правда, отказался, и понятые тоже отказались. Она в ванной лампочку темно-зеленой краской обмазала, чтоб не видно было, что цемент в полу разрушила, там золото было. Ну, мы с Савелием пришли с прожектором. Попользоваться, правда, не удалось, она без понятых обыск не разрешила. Но пока мы с ней говорили, я успел потихоньку вилкой землю в цветочном горшке проткнуть, там ничего не оказалось. Она нам бросила сберкнижки на четырнадцать тысяч и облигации на одиннадцать тысяч. Ей это выгодно: откупилась. У нее-то ведь шестьдесят тысяч осталось. Это все Прокуней заработано, он чаще потный ходил, чем сухой.

* * *

Несчастный человек Прокл Савельевич, он готовился к какой-то будущей жизни, когда сможет только тратить. Впрочем, у него, может быть, были и свои радости, может быть, он оттого, что копит, получал больше удовольствия, чем те, кто тратит?

— Зин, а Зин, расскажи корреспонденту, как он Беленко позавидовал.